– Ей плохо, – сказал он. Глаза его были вытаращены и белы от страха, лоб и руки испачканы засохшей кровью. – Повитуха пришла и ушла, – сказал он мне. – Она сказала, что ничего не может поделать.

Я крепко сжал изогнутую кожаную ручку саквояжа и прошел за Джеком в дом. Я слышал, как Лэнгстон ускакал галопом, но не знал куда.

Доротея была наверху, распростертая на супружеской кровати в ночной рубашке, цвет которой был неразличим из-за пота и крови. Ее глаза были закрыты, дыхание хриплое и громкое, а выпирающий живот был похож на розу, расцветшую на кровати.

– Ты правильно сделал, что позвал меня, – сказал я Джеку. Страх, охвативший меня в пансионе, теперь прошел. С мрачной ясностью я увидел опасность для Доротеи и ее будущего ребенка. Голова у меня была свежей, как будто я проспал целую ночь, как будто ни одна капля спиртного не касалась моих губ.

Я осмотрел Доротею методично, как меня учили в медицинском колледже, сверху донизу. Джек встревоженно стоял рядом, громко дыша мне в ухо.

– Она перестала тужиться, – сказал Джек. – Крикнула под конец и перестала, не знаю почему.