«Спаси их», – сказал Джек. Доротея была жива, но очень слаба от потери крови. Что с ребенком, я не знал. Я вспомнил лекцию в медицинском колледже, прочитанную не доктором Коггинсом, а его коллегой, специалистом по акушерству – лекцию о хирургической процедуре вскрытия брюшной полости роженицы, чтобы извлечь плод: иногда выживали и мать, и ребенок, иногда – кто-то один, а иногда умирали оба. Я мог это сделать. У меня были инструменты; скальпели в саквояже, и Джек мог принести все, что мне было нужно. Но жизнь покидала Доротею, я видел, как кровь пропитывала ее матрас, в свете газовой лампы, горевшей на прикроватном столике, лицо было мертвенно-бледным. Спасти их. Я знал, что должен действовать быстро. И начал действовать.

Ты, должно быть, уже знаешь, чем кончился этот печальный эпизод. Не хочу навязывать твоему сознанию образы, которые навсегда запечатлелись в моем, поэтому обойдусь без дальнейших подробностей.

Доротея не выжила, слишком велика была кровопотеря. Не выжил и мальчик, которого мы вытащили из нее багровым и неподвижным. Джек, одной рукой прижимая к себе младенца, сидел рядом с Доротеей на кровати и сжимал ее еще теплую руку. Глядя на него, я чувствовал, как у меня холодеют конечности, будто я стоял посреди ледяной бури, один в ее недвижном центре. Я не мог двинуться с места, я мог только молча наблюдать невыносимое горе Джека. Наконец я подошел к кровати и сел рядом с ним. Я не помню, произнесли ли мы какие-нибудь слова, обнялись ли – помню только, что мы, скорбя, сидели рядом, и это был последний раз, когда мы с Джеком так долго и так мирно находились в обществе друг друга.