ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Да, верю. Он фанатик, но при всем том он честный и неподкупный человек… Мне теперь ясно все! Я думал, что у него где-то размещены крупные силы. Мне в голову не приходило, что он отважился совершить нападение, имея с собой всего девятнадцать человек.
ПОЛКОВНИК ЛИ. Не стоит возвеличивать то, что произошло в Харперс-Ферри, употребляя слово «нападение». Это был налет — мелкий налет, предпринятый жалкой горсточкой кое-как вооруженных людей.
ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Те, кто полегли с обеих сторон в этой сравнительно мелкой схватке, — предтечи сыновей Юга и Севера, которым еще предстоит сложить головы. Мы вступили в войну.
ПОЛКОВНИК ЛИ. Давайте пока что продолжим допрос.
Возвращаются к тому месту, где лежит Джон Браун; площадка тем временем вновь освещается равномерно. Джон Браун говорит; репортеры записывают за ним.
ДЖОН БРАУН. Как можно спокойно вкушать хлеб свой, пока у других нет хлеба? Как можно склонить на подушку голову и мирно спать, пока другому нечего подложить под голову?
ПЕРВЫЙ РЕПОРТЕР. Но нельзя же взять на себя задачу искоренить всяческую несправедливость. Нельзя истекать кровью за каждого, у кого кровоточат раны.
ДЖОН БРАУН. Пусть тело мое истекает кровью за тех, кто скорбит, пока не останется больше скорбящих. Долго ли продержалось бы рабство, если б каждый, кто против него, чувствовал, что не кто-нибудь, а он, он лично в ответе за этот великий грех, что не кому-нибудь, а ему пред престолом господним держать ответ за такое злодеяние, когда человека обращают в скотину, корысти ради заставляют работать как лощадь, корысти ради спаривают, как быка с коровой, чтобы дали приплод? Ярость всколыхнула бы этот край и не утихла бы, пока не смела с лица земли это преступление перед богом и людьми.
ПЕРВЫЙ РЕПОРТЕР. Значит, вы считаете себя орудием в руках провидения?
ДЖОН БРАУН. Да, считаю.
ХАНТЕР. Капитан Браун, это пустая риторика. Не о рабстве речь, а о вашем набеге на мирное и беззащитное поселение.
ПОЛКОВНИК ЛИ. Вы нарушили мир…