Конечно, следует признать, что эта ошибка не только политическая, но политикоправовая и идеологическая (да простится нам здесь этот термин), а в целом – это факт, показывающий несостоятельность культурного идеала, к которому стремится индустриальное общество. Как следствие, уже через 20—30 лет после начала либеральных реформ практически все страны Западной Европы были вынуждены перейти к качественно иной политике взаимоотношений «обществогосударство», отдав предпочтение непосредственному и детальному государственному регулированию рынка производственных и экономических отношений. Святловский приводит интересные данные, что и в этом случае теоретики государственного вмешательства в деятельность общества исходили из начал, предложенных классиками либерализма, в первую очередь Рикардо[412].

По этой причине, вслед за Вышеславцевым, мы должны со всей очевидностью признать, что отличие социализма от капитализма, индивидуализма от коллективизма и тоталитаризма заключается вовсе не в том, что государство перестало вмешиваться в деятельность общества и регулировать рыночную экономику. А в том, что его деятельность по регулированию этой сферы – при сохранившемся свободном рынке товаров и услуг – происходит при соблюдении субъективных публичных прав личности и развитой системе демократии. Последние два обстоятельства – их наличие или отсутствие – позволяют определить, имеем мы дело с правовым государством или тоталитарным.

Поэтому Вышеславцев не склонен был признавать невозможность объединения неолиберализма и неосоциализма на основе какойто единой идеи. Очевидно также, что этой идеей может быть только стремление к социальному благу и социальной свободе личности, которая, правда, достигается в социалистических учениях и учениях либеральной доктрины поразному. Впрочем, это не единственное условие. Является государство тоталитарным или нет, решается не на основании критерия, вмешивается ли оно в деятельность гражданского общества, а посредством определения: насколько оно вмешивается и готово ли принять идеалы субъективных публичных прав и институт демократии. Невозможно, по его мнению, стремиться к тотальной национализации всей сферы экономических отношений при условии, что вся остальная сфера деятельности личности остается свободной: Вышеславцев называет это «Маркскомплексом» Бердяева, стремившегося на фундаменте принудительносоциализированного хозяйства основать свободу духовного творчества[413].

Однако национализация одной или нескольких частей экономического сектора, которая объективно существовала и существует всегда и везде, совершенно не означает «социализма», а значит, – тоталитаризма[414]. Почему? «Потому, – писал Вышеславцев, – что в нем (т.е. в таком обществе. – А. В.) отсутствует монополия и принцип тоталитарности… Неолиберализм может вместе с социалистами признавать монопольную национализацию там, где свободная конкуренция частной инициативы невозможна или нецелесообразна. Так, он может признать национализацию школы, железных дорог, электрической энергии, даже угольных копей. Можно утверждать и доказывать, что существуют области производства, где частная инициатива опасна, недопустима и невозможна, как, например, в будущем в сфере атомной энергии»[415].