Раскрыв источники и святость прав церковных учреждений, Иосиф указывает на моральное оправдание церковного богатства как обеспечивающего благолепие церковной службы и самое ее существование, а также благотворительное его назначение для сирых и убогих; выдвигает и житейское соображение, что монастырское землевладение обеспечивает пострижение людей, «почетных и благородных», тех самых, кого пробовал смирять постом и молитвой Паисий Ярославов, и какие, по Иосифу, необходимы в составе монашества, потому что иначе «откуда будет взять людей в митрополиты, архиепископы, епископы и иные церковные власти»?

Этим доводом Иосиф бил в знакомую нам традицию московской церковной политики – возводить на митрополию и заполнять иерархию, как и вообще штат церковного управления, людьми из московской служилой среды. Наконец, вся эта местная, русская аргументация закреплялась ссылкой на санкцию и защиту неприкосновенности церковных имуществ вселенской церковью и святоотеческими заветами.

Перед разрывом с такой прочной и высокоавторитетной традицией отступили планы церковной реформы Ивана III. А кажется, следует согласиться с Павловым, что реформа была задумана и достаточно определенно, и широко. Мечталось о замене земельного обеспечения церквей, монастырей и святительских кафедр – денежной и натуральной «ругой» из государевой казны. Нестяжатели настаивали на содержании церковных учреждений «милостыней от христолюбцев», а «государева милостыня» обычный термин для обозначения руги, получаемой по ружным жалованным грамотам. Однако собор 1503 г. произвел сильное впечатление на великого князя, и он свое отступление от секуляризационных планов закрепил в 1504 г. выдачей митрополии московской жалованных – подтвердительных – грамот на привилегии всех ее вотчин. Тон защитниками землевладения церковного был взят весьма решительный. Еще до 1503 г. в «Чин православия», возглашаемый на первой неделе великого поста, был внесен такой возглас (в одной рукописи с пометкой для дьякона – «возгласи вельми!»): «вси начальствующие и обидящие святыя божия церкви и монастыреве, отнимающе у них данныя тем села и винограды, аще не престанут от такового начинания, да будут прокляти». «Аще не престанут» – звучало как призыв образумиться. Великому князю давалось на волю – подвести себя под анафему или нет. Более чем вероятно, что именно это решительное выступление остановило Ивана III, заставило его передать дело церковному собору, в надежде поставить на своем при помощи сил духовных, ставших за нестяжательство. Но при таких условиях самый созыв собора был уже свидетельством отступления великого князя от решительной политики и предвещал тот исход дела, какой и получился.