Одиночное заключение, в отличие от коллективного содержания на гауптвахте Главного штаба, сыграло свою роль: отсутствие коммуникации между арестованными способствовало нарушению заключенных ранее соглашений и отходу большинства подследственных от тактики «запирательства». Возникавшие возможности переговариваться нередко, в равной мере, провоцировали их на отход от «запирательства» или позиции неполной откровенности. Выше уже говорилось о широком распространении рассказа о полной откровенности как причине освобождения братьев Раевских. Согласно «Рассказу» Зубкова, заключенный в соседнем каземате Якубович убеждал мемуариста, что Комитету все известно, и поэтому советовал «ничего не скрывать». Якубович утверждал: в силу того, что он сам признался не во всем, на него были наложены кандалы. Он убеждал Зубкова в том, что на заседаниях Комитета записывают устные показания, чтобы сравнивать их с последующими, в том числе письменными. Прибывший с юга Барятинский был также уверен, что следствию известно все[768].

Подвигнуть арестованного к чистосердечным показаниям, чтобы он не скрыл ничего, были обязаны и священники, посещавшие заключенных перед допросами. Зубков упоминает о визите к нему священника, который, по собственному признанию, был послан от Комитета, чтобы «убедить… ничего не скрывать». Зубков обещал ему это. Характерен и другой вопрос священника: почему он оказался арестованным; автор записки в ответ заявил о своей невиновности[769].

Если обвинительное показание одного или нескольких лиц не подтверждалось показаниями других свидетелей, а тем более если оно встречало упорное отрицание самого подследственного, то последний чаще всего имел серьезные шансы для оправдания и освобождался как «очищенный» в результате следственных разысканий. Если это не удавалось, а имеющиеся показания были либо единичными, принадлежали 1–2 лицам, либо неудовлетворительными по каким-либо причинам, или не подтверждались на очных ставках, то в этом случае следствие оправдывало подозреваемого. Демонстрация откровенности в сочетании с полным и последовательным отрицанием предъявляемых уличающих показаний почти гарантировала оправдательный вердикт следствия. Итак, важным благоприятным фактором служило наличие противоречивых показаний, неясных свидетельств, а также отсутствие многочисленных обвиняющих показаний.

Особую роль для обвинения играл вопрос о формальной принадлежности к тайному союзу. Выявленный в ходе процесса факт членства в декабристском обществе после 1821 г. был существен для установления известности о планах перемены правления, «умысла бунта» и покушения на жизнь императора. Однако те, кто занимал окраинное положение в декабристской организации, с одной стороны, меньше интересовали расследование. С другой стороны, у них было больше возможностей избежать установления подлинной степени причастности к конспиративной активности. Тогда следствие, как правило, «отступало» и не считало это обвинение доказанным, несмотря даже на то, что против подследственного были существенные обвиняющие показания. В этой связи многое зависело от позиции оправдания, занятой подследственным, от показаний других обвиняемых, к которым обращалось следствие в ходе установления степени причастности подозреваемого к тайному обществу. Таким образом, многие из лиц, причастных к деятельности тайных обществ или же прямо состоявших членами декабристских союзов, получили статус оправданных в ходе расследования и даже непричастных к тайному обществу.