«Так и остался… „Липранди 2-й“, скромный, выдержанный, умеющий молчать, когда надо, офицер неразоблаченным участником бессарабской организации… Его миновала и расправа 1825–1826 гг., он не попал и в знаменитый „Алфавит декабристов“», – констатировал П. А. Садиков[1201].

Однако эта попытка исследователя «возвести в ранг декабриста» младшего брата «за счет» старшего не была признана исследователями достаточно убедительной. И. В. Немировский отмечает, что членство обоих братьев Липранди в Союзе «остается недоказанным», считая возможным говорить только о тех участниках Кишиневской управы, что были установлены следствием. В то же время он полагает, что вопрос о составе этой управы «нуждается в уточнении» [1202]. Мы склонны согласиться с последним утверждением, с той лишь оговоркой, что об участии И. П. Липранди в тайном обществе имеется прямое указание, а о принадлежности П. П. Липранди – данные о том, что руководство управы поручило Раевскому принять его. Кроме того, существует еще косвенное указание на тесные контакты последнего с тульчинскими заговорщиками. Близость обоих братьев к тайному обществу нам кажется несомненной.

Итак, короткие связи П. П. Липранди с членами Союза благоденствия, а также указания мемуаристов Раевского и Басаргина позволяют уверенно считать его возможным участником Кишиневской управы Союза благоденствия. По нашему мнению, нужно признать доказанным факт причастности «младшего» Липранди к тому же кругу членов Кишиневской управы, в который входил, судя по указанию Волконского, его старший брат.

Другой офицер, которого следует считать предполагаемым членом Кишиневской управы – майор Селенгинского пехотного полка М. С. Гаевский. Он также входил в ближайшее окружение руководителей кишиневских членов Союза. Гаевский пользовался доверием Орлова; последний поручил ему служебное расследование неприятного инцидента между юнкерами 32-го егерского полка и слушателями Кишиневской семинарии, грозившего тяжелыми последствиями[1203]. Этого офицера, как и П. П. Липранди, предложили принять в тайное общество Раевскому. Следовательно, Гаевского считали отвечающим требованиям, предъявляемым к членам Союза. Принял Раевский П. П. Липранди и М. С. Гаевского в управу или нет, – вопрос остается открытым. Даже относительно собственного приема в тайное общество Раевский не раз менял свои показания – на следствии и в своих воспоминаниях: на вопрос о том, кто его принял, он отвечал по-разному, называя Н. И. Комарова и М. А. Фонвизина. Весьма осторожным он был и при освещении вопроса о личном составе Кишиневской управы. Были ли приняты в тайное общество указанные лица и кем они были приняты – Раевским или другим лицом (руководителем управы Охотниковым, Непениным) – остается непроясненным.