28 марта: «Поздно ночью М. А.: – Мы совершенно одиноки. Положение наше страшно»[947]. 7 апреля: «<…> Миша смотрит на свое положение безнадежно. Его задавили, его хотят заставить писать так, как он не будет писать»[948]. 28 апреля: «Миша несколько дней в тяжком настроении духа, что меня убивает. Я, впрочем, сама сознаю, что будущее наше беспросветно»[949]. 1 (2?) мая: «Сегодня Миша твердо принял решение писать письмо о своей писательской судьбе. По-моему, это совершенно правильно. Дальше так жить нельзя. Все это время я говорила М. А., что он занимается пожиранием самого себя»[950]. 3 мая: «М. А. весь день пролежал в постели, чувствует себя плохо, ночь не спал»[951]. 6 (5?) мая: «Эти дни М. А. работает над письмом Правительству»[952]. 9 мая: (О разговоре М. А. Булгакова с П. М. Керженцевым) «М. А. говорил, что после всего разрушения, произведенного над его пьесами, вообще работать сейчас не может, чувствует себя подавленно и скверно. Мучительно думает над вопросом о своем будущем. Хочет выяснить свое положение»[953].
Из письма М. А. Булгакова Б. В. Асафьеву.
10 мая: «Вот уже месяц, как я страдаю полным нервным переутомлением. <…> Не было сил подойти к столу»[954].
10 мая: «Вот уже месяц, как я страдаю полным нервным переутомлением. <…> Не было сил подойти к столу»[954].
Из дневника Е. С. Булгаковой.
12 мая: «М. А. сидит над письмом к Сталину»[955]. 15 (16?) мая: «М. А. в ужасном настроении. Опять стал бояться ходить один по улицам»[956]. 19 мая: «Никуда я не пойду. Ни о чем просить не буду. И добавил, что никакие разговоры не помогут разрешить то невыносимо тягостное положение, в котором он находится»[957].
12 мая: «М. А. сидит над письмом к Сталину»[955]. 15 (16?) мая: «М. А. в ужасном настроении. Опять стал бояться ходить один по улицам»[956]. 19 мая: «Никуда я не пойду. Ни о чем просить не буду. И добавил, что никакие разговоры не помогут разрешить то невыносимо тягостное положение, в котором он находится»[957].
Из письма М. А. Булгакова С. А. Ермолинскому.
18 июня: «Безмерная усталость точит меня <…> Сидим с Люсей до рассвета, говорим на одну и ту же тему – о гибели моей литературной жизни. Перебрали все выходы, средства спасения нет. Ничего предпринять нельзя, все непоправимо»[958].
18 июня: «Безмерная усталость точит меня <…> Сидим с Люсей до рассвета, говорим на одну и ту же тему – о гибели моей литературной жизни. Перебрали все выходы, средства спасения нет. Ничего предпринять нельзя, все непоправимо»[958].
Из дневника Е. С. Булгаковой.
22 июня: «Миша сказал, что чувствует себя, как утонувший человек – лежит на берегу, волны перекатываются через него»[959]. 16 августа: (Об ответе М. А. Булгакова драмсекции) «<…> Написал, что помощь, действительно, нужна, что пусть они похлопочут о квартире для него в Лаврушинском и об авансе во Всерокомдраме (у нас действительно нет ни копейки) <…>»[960]. 23 сентября: «Мучительные поиски выхода: письмо ли наверх? Бросить ли театр? Откорректировать ли роман и представить? Ничего нельзя сделать, безвыходное положение!»[961].