Дверь отворилась беззвучно, и на пороге предстал дьявол. Сын гибели, однако, преобразился. От обычного его наряда остался только черный бархатный берет, лихо надетый на ухо. Петушиного пера не было. Плаща не было, его заменила шуба на лисьем меху, и обыкновенные полосатые штаны облегали ноги, из которых одна была с копытом, упрятанным в блестящую галошу… <…> Багровый блик лег на лицо вошедшего снизу, и я понял, что черному пришло в голову явиться ко мне в виде слуги своего Рудольфа… <…> Послезавтра утром я отвезу его в цензуру, а через три дня вы поедете со мною туда <…> Там вы не будете произносить ни одного слова <…> Затем он вручил мне пять червонцев, а затем сам он в берете и мой роман провалился сквозь пол. Мне почудилось, что я видел клок пламени, выскочивший из паркетной шашки, и долго еще пахло в комнате серой[1095].

Дверь отворилась беззвучно, и на пороге предстал дьявол. Сын гибели, однако, преобразился. От обычного его наряда остался только черный бархатный берет, лихо надетый на ухо. Петушиного пера не было. Плаща не было, его заменила шуба на лисьем меху, и обыкновенные полосатые штаны облегали ноги, из которых одна была с копытом, упрятанным в блестящую галошу… <…> Багровый блик лег на лицо вошедшего снизу, и я понял, что черному пришло в голову явиться ко мне в виде слуги своего Рудольфа… <…> Послезавтра утром я отвезу его в цензуру, а через три дня вы поедете со мною туда <…> Там вы не будете произносить ни одного слова <…> Затем он вручил мне пять червонцев, а затем сам он в берете и мой роман провалился сквозь пол. Мне почудилось, что я видел клок пламени, выскочивший из паркетной шашки, и долго еще пахло в комнате серой[1095].

Затем говорится, что редактор Рудольф «арестован и высылается за границу»[1096]. И он исчезает. Аналогичный образ того же редактора, но уже названного Илья Иванович Рудольфи, включен в текст «Записок покойника (Театрального романа)»:

Дверь распахнулась, и я окоченел на полу от ужаса. Это был он, вне всяких сомнений. В сумраке в высоте надо мною оказалось лицо с властным носом и разметанными бровями. Тени играли, и мне померещилось, что под квадратным подбородком торчит острие черной бороды. Берет был заломлен лихо на ухо. Пера, правда, не было. Короче говоря, передо мною стоял Мефистофель. Тут я разглядел, что он в пальто и блестящих глубоких калошах, а под мышкою держит портфель. «Это естественно, – помыслил я, – не может он в ином виде пройти по Москве в двадцатом веке» <…> Меня должно было радовать то обстоятельство, что редактор появился у меня хотя бы даже и в виде Мефистофеля <…> Ваш роман Главлит не пропустит, и никто его не напечатает <…> И тем не менее я этот роман у вас беру <…> вы поедете со мною в Главлит. Причем я вас покорнейше прошу не произносить там ни одного слова[1097].