Такое положение волнует и П. А. Вяземского, который в это же время (1830) в «Жизнеописании Фон-Визина» пишет об отношении современников к национальному прошлому, к их исторической памяти: «Наша народная память незаботлива и неблагодарна. Поглощенная суетами и сплетнями нынешнего дня, она не имеет места в себе для преданий вчерашнего». По поводу этих слов Пушкин заметил на полях рукописи: «Прекрасно». Его герой Владимир тоже сравнивает современных помещиков с Простаковым и Скотининым, для которых «не прошли еще времена Фонвизина»[372]. Да и Петр Киреевский в письме к Н. Языкову пишет: «У нас какая-то странная судьба беспрестанно старалась их (предания. – Н. К.) изгладить из памяти». Они делают разные выводы и предлагают разные пути, но для всех очевидно то, что сформулирует Киреевский: «отличительное, существенное свойство варварства – беспамятность; <…> нет ни высокого дела, ни стройного слова без живого чувства своего достоинства, <…> чувства собственного достоинства нет без национальной гордости, а национальной гордости нет без национальной памяти».

В отличие от западников, считавших, что религия и предания являются «путами, позаимствованными из прошлого» (А. И. Герцен), для славянофилов русская старина становится одной из основополагающих социально-философских констант, участвующих в повседневном жизнестроительстве и воспитании целостной духовной личности. А. С. Хомяков, И. В. Киреевский, К. С. Аксаков, хотя и не задавались целью дать развернутое определение этого понятия, пользуясь всем богатством его смыслов: «далекое прошлое», «мудрая старина», «ход предания», «вековые обычаи», – достаточно последовательно и четко проводили идею непосредственной связи прошлого, настоящего и будущего, а также основополагающего значения традиций, «преданий» в судьбе каждого народа.

Не случайно именно статья А. С. Хомякова «О старом и новом» вербализовала полемику об отношении современности к прошлому. В ней была очерчена постоянная тема славянофильских дискуссий: «Что лучше, старая или новая Россия? Много ли поступило чуждых стихий в ее теперешнюю организацию? <…> Много ли она утратила своих коренных начал, и таковы ли были эти начала, чтобы нам о них сожалеть и стараться их воскресить?».[373]

Хомяков не приемлет не только нигилистическое восприятие русского прошлого, но и его идеализацию. В. А. Кошелев обращает внимание на нарочитую парадоксальность композиции статьи. Тезис: «Старина русская была сокровище неисчерпаемое всякой правды и всякого добра», – тут же опровергается целым набором негативных факторов допетровской жизни. Антитезис: «Ничего доброго и плодотворного не существовало в прежней жизни России», – тоже опровергается, и не меньшим количеством позитивных факторов. Синтез: картина «оригинальной красоты общества, соединяющего патриархальность быта областного с глубоким смыслом государства, представляющего нравственное и христианское лицо», – становится поводом для постановки новых и тоже непростых проблем.[374]