Эстетический идеал соборного индивидуализма знаменует отказ от декаданса, но отнюдь не утверждение символизма. Русская литература, «в своем нравственном горении, быть может, единственная христианская литература нового времени, – писал Г. П. Федотов, – кончается с Чеховым и декадентами, как русская интеллигенция кончается с Лениным»[865]. В этом отношении русский символизм представляет собой попытку создания литературы неохристианской. Но попытку неудачную. Причина этой неудачи не только в мощном разнообразии модернистских альтернатив, но и в том, что стало определяющим принципом эстетики символизма – в абсолютизации символа.

С точки зрения соборного индивидуализма абсолютизация, гипостазирование символа – это обожествление формы, эстетический фетишизм. Этим фетишизмом и объясняются неудачи символизма как нового религиозного творчества. Если живой символ дает богатое рождение и развитие мифа, то гипостазирование символа дает смерть и вырождение мифотворчества, теургии[866]. В конечном счете неудачи русского символизма были предопределены тем, что целью творческого познания является не человек, а абсолютный символ. Соборный индивидуализм же твердо стоит на позиции А. С. Хомякова, утверждавшего, что именно человек является целью мироздания, именно он удерживает мироздание в гармонии, осуществляя закон любви.

Философско-эстетическое наследие Хомякова оказало существенное влияние на трансформацию декадентских идей в русской литературе и культуре рубежа XIX—ХХ веков, противопоставляя эстетический идеал цельности декадентской установке на противоречивость. Это лишний раз подтверждает провиденциализм А. С. Хомякова и убеждает в том, что его философско-эстетическая концепция воплощает в себе тот цельный метод постижения Истины, начало которому было положено Платоном и митрополитом Иларионом.

С. А. Шульц Хомяковский интертекст в стихотворении Б. Л. Пастернака «Ожившая фреска»

С. А. Шульц

Хомяковский интертекст в стихотворении Б. Л. Пастернака «Ожившая фреска»

Одно из самых мистичных произведений Бориса Пастернака, предваряющее переход поэта к творчеству «неслыханной простоты» и тесно соотнесенное с христианской топикой цикла «Стихотворения Юрия Живаго», – стихотворение «Ожившая фреска» (1944). В нем судьба участника Сталинградской битвы (его конкретным прототипом послужила фигура генерала Гуртьева[867]) проецируется на оживающий в неожиданно воскресшей связи времен храмовый живописный образ архистратига через неожиданное воспоминание, мистический «анамнезис»:

Воспоминания героя о детском посещении монастыря приводят к появлению ключевого образа произведения: