С точки зрения Парфита, картезианское Эго Наполеона не является неделимым, как и картезианское Эго Дерека Парфита. Скорее это похоже на ползунок на шкале, и два индивида (которые не являются индивидами в этимологическом смысле, потому что это слово означает «неделимый») могут произвольно сливаться и изменяться по мере сдвига этого ползунка в желаемую позицию на шкале. Результатом является гибридная личность, на одной десятой, трети, половине или трех четвертях пути между двумя концами – какую пропорцию захотите, от Дерека Парфита до Дерена Парфита, до Дереона Парпита, до Делеона Парапита, до Долеона Парапарта, до Даолеона Панапарта, до Даполеона Понапарта, до Наполеона Бонапарта. Большинство людей, в отличие от Парфита, хотят, чтобы был, и уверены, что должен быть строгий ответ «да» или «нет» на вопрос «Является ли этот человек Дереком Парфитом?» в каждой точке спектра случаев. Конечно, это классический взгляд – взгляд, который негласно подразумевает идею о картезианском Эго самого Дерека Парфита. Так что большинство людей оказывается в очень неловком положении, в котором им приходится говорить, что стоит только полозку пересечь одно определенное место на шкале, как вдруг, без предупреждения, картезианское Эго Парфита исчезает и заменяется на Эго Наполеона Бонапарта. Всего мгновение назад мы имели дело с некоторой личностной вариацией Дерека Парфита – но все же Дерека Парфита, – которая искренне переживает чувства Дерека Парфита, а теперь перед нами вдруг вариация Наполеона Бонапарта, и она переживает чувства Наполеона, а вовсе не Парфита!

Радикальная реконструкция Дугласа Р. Хофштадтера

Радикальная реконструкция Дугласа Р. Хофштадтера

Интуитивные ощущения, которые я пытаюсь потеснить, очень эмоциональны и уходят глубоко в нашу культуру и в наши взгляды на жизнь. Особенно ярко я это испытываю, когда вставляю себя в этот сценарий и начинаю воображать альтернативные черты характера, которые нейрохирург может получить, переключая один рубильник за другим.

Например, для начала я представляю, что по щелчку Рубильника № 1 моя любовь к Шопену и Баху заменяется на глубинное отвращение к их музыке и вместо этого в «моем» мозгу расцветает великое благоговение перед Бетховеном, Бартоком, Элвисом и Эминемом.

Затем я представляю, что Рубильник № 2 заставляет меня каждый выходной (и каждую свободную минуту) вместо построения амбиграмм и плотной работы над книгой о том, каково быть странной петлей, часами напролет смотреть профессиональную игру в футбол на широченном экране и довольно глазеть на грудастых девочек в рекламе пива.