Я подозреваю, что обзор моих аргументов не сможет полностью избавить меня от сомнений. На рефлексивном и интеллектуальном уровнях я буду убежден, что редукционистский взгляд верен. Но на каком-то более глубоком уровне я все еще буду склонен верить в то, что между некоторой будущей личностью, которая является мной и которая является кем-то еще, есть настоящая разница. Что-то подобное происходит, когда я смотрю из окна с верхушки небоскреба. Я знаю, что я в безопасности. Но, глядя вниз с такой головокружительной высоты, я боюсь. Я бы тоже испытывал иррациональный страх, если бы собирался нажать зеленую кнопку.

<…> Трудно быть искренне верным моим редукционистским выводам. Трудно поверить, что личностная идентичность – это не то, что имеет значение. Если завтра кто-то будет в агонии, трудно поверить, что вопрос, могу ли я ощущать эту агонию, не имеет смысла. И трудно поверить, что в шаге от потери сознания может не быть ответа на вопрос: «Я вот-вот умру?»

Должен сказать, что я нахожу готовность Парфита столкнуться со своими сомнениями и поделиться ими с читателями невероятно редкой и удивительно освежающей.

Превращая Парфита в Бонапарта

Превращая Парфита в Бонапарта

В последнем абзаце, процитированном выше, Парфит отсылает к мысленному эксперименту, придуманному частично философом Бернардом Уильямсом, частично им самим (другими словами, придуманный гибридом Уильямса – Парфита, которого могли бы звать Бернеком Уилфитсом), в котором он собирается пройти особый тип нейрооперации, точный характер которой определяется числовым параметром – а именно, сколько будет переключено рубильников. Что делают индивидуальные рубильники? Каждый из них заменяет одну из черт характера Парфита на другую, которая принадлежит не кому иному, как Наполеону Бонапарту («не кому иному» я здесь понимаю буквально и скоро объясню почему). Например, переключение одного рубильника делает Парфита куда более вспыльчивым, другой убирает невыносимость для него видеть убийства людей, и так далее. Заметьте, что в предыдущем предложении я использовал имя собственное «Парфит» и местоимение «его», которое недвусмысленно указывает на Парфита. Однако главный вопрос в том, законны ли подобные использования. Если дергать рубильники один за другим, все больше превращая Парфита в Наполеона, на каком этапе он – или, точнее, на каком этапе эта медленно мутирующая личность – попросту будет Наполеоном?

Как я уже дал понять, вопрос, в какой конкретно точке прямой произойдет превращение, с точки зрения Парфита не имеет смысла, поскольку важна именно психологическая непрерывность (то есть близость личностей или мозгов в этом квазиматематическом пространстве, о которой я недавно говорил) – а этот параметр окрашен во все оттенки серого. Это не 0 или 1, не все или ничего. Человек может частично быть Дереком Парфитом и частично Наполеоном Бонапартом и смещаться от одного к другому, пока мы дергаем рубильники. И это означает не только то, что человек становится все больше и больше похож на Наполеона Бонапарта, это означает, что человек действительно постепенно становится Наполеоном Бонапартом.