В этот миг сквозь солнечный свет и пение птиц до нас донесся звон церковных колоколов. Это был благовест, звонили за полчаса до главного боя. Для меня он прозвучал гласом небесным. Я отшвырнул рогатку, вспугнул птиц, чтобы спасти их от рогатки моего спутника, и побежал домой.

С тех пор всякий раз, когда я слышу сквозь солнечный свет и весенние голые деревья звук колоколов Великого поста, я взволнованно и благодарно вспоминаю, как во мне тогда зазвучала заповедь: «Не убий». С того дня я научился освобождаться от страха перед людьми. В том, что затрагивало мои глубочайшие убеждения, я теперь меньше считался с мнением других, и меня уже не так смущали насмешки товарищей[38].

Вот классический конфликт между давлением товарищей и внутренним голосом, или, как мы его обычно называем (и как говорит сам Швейцер), совестью. В этом случае, к счастью, совесть вышла однозначным победителем. И это решение в самом деле было принято на всю жизнь.

Является ли совесть сознанием?

Является ли совесть сознанием?

В этой области семантического пространства еще одно лингвистическое наблюдение кажется мне интересным: тот факт, что в романских языках слова «совесть» и «сознание», которые для нас, англоговорящих, кажутся очень разными понятиями, одинаковы (например, французское слово conscience имеет оба значения – я узнал это, когда еще подростком купил книгу под названием Le cerveau et la conscience). Это может быть языковой лакуной или семантической путаницей (слова буквально означают «совместное знание»), но, даже если так, я все же думаю, что это позволяет нам заглянуть неожиданно глубоко: получается, что частичное усвоение внутренних миров (совести) других созданий и есть то самое, что отличает создания с большими душами (более осознанные) от созданий с маленькими душами, а также от тех, в которых ее совсем или почти нет.

Думаю, почти – или совсем – очевидно, что у комаров нет совести, как и сознания, а потому нет ничего, что заслуживало бы названия «душа». Эти летучие, жужжащие, охочие до крови автоматы больше похожи на миниатюрные ракеты с тепловым наведением, чем на одушевленных существ. Можете представить себе комара, переживающего опыт милосердия, жалости или дружбы? Вот и все. Следующий!

Что насчет, скажем, льва – самого стереотипного хищника? Львы выслеживают жирафов и зебр, набрасываются на них, раздирают и пожирают их, пока те все еще отбиваются и ревут, и делают это без намека на милосердие и жалость; при этом они явно очень заботятся о своих детенышах, лелеют их, кормят, защищают и обучают. Совсем не похоже на комаров! Более того, я подозреваю, что львы с легкостью могут заботиться о некоторых животных других видов (о людях, например). В этом смысле лев может и хочет усваивать определенные аспекты внутреннего мира хотя бы некоторых других созданий (особенно некоторых других львов, в том числе своих ближайших родственников), несмотря на то что он может оставаться совершенно слепым и безразличным к внутреннему миру большинства других существ (что удручающе напоминает поведение большинства людей).