В этом опыте зародыш больших потрясений в кинематографическом царстве. Если окажется возможным целые истории, занимательные, трогательные, смешные, страшные, осуществлять без посредства живых людей – какой удар по «труппам». Многие артисты призадумаются, и многие составители остановятся в раздумье: что же преодолеет – живые люди, плоть и кровь, грим, туалет, лживые улыбки и глицериновые слезы, или – ножницами прорезанное теневое кружево?..
Что бы ни преодолело, а пойдите в театр Елисейских Полей, если «среди повседневной суеты» хотите увидеть сказку.
Уже по написании моей статьи узнаю, что описанная фильма есть произведение г-жи Лотты Рейнингер в сотрудничестве с несколькими художниками, музыкантами и специалистами кинематографического дела. Осуществление фильмы потребовало три года работы. Все картины были вырезаны г-жою Рейнингер из черного картона. Любопытно, что ни одно кинематографическое предприятие не захотело взять на себя «представить» это зрелище публике – ни одно, кроме Общества артистических фильм «Софар» (Париж)[318].
Печатается по: Звено (Париж). 1926. № 183.
Сергей Волконский «ЧЕРНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ»
Яковлев, несомненно, большой художник. Если вы посетили его выставку картин, вывезенных им из ситроэновской экспедиции через пески Сахары и дебри Центральной Африки, вы, конечно, восхитились мастерством этого рисунка, с какою-то безжалостной четкостью воспроизводящего виды пустыни и дебрей, типы тамошних людей, всевозможных оттенков черного, мужчин, женщин, детей, животных и растений.
Все это полно тою изумительностью, какою полно все непохожее на виденное нами, что никогда не было видано и, конечно, не будет никогда увидано… Все – каждый тип, каждый взгляд, каждая губа, поворот, прическа, одежда и оголенность, бронза тел и играющий по бронзе свет, красноречивое, о гибкости говорящее углубление вдоль спинного хребта, напряженность женской груди, девственная первобытность со всею таинственностью ее недосягаемости – все удивительно, и ценность этой удивительности поднята дальностью и недоступностью…
Да, все это чувствуется в том собрании набросков и картин, которые привез оттуда Яковлев[319]. Но чего-то не хватает на его полотнах. Ведь пять, шесть комнат наполнено, около часу ходил между этими картинами, а не испытал атмосферы, ни разу не испытал, что захотелось мне в лучах этого солнца купаться, в этой тени отдохнуть. Неумолимая безупречность рисунка не приближала, а отдаляла от меня этих людей и эту природу. В конце концов я пришел к заключению: это один огромный атлас, атлас к тексту, который, вероятно, кем-то написан, а то просто написан природой и становится известен только тому, кто сам в этих местах побывает. И странное ощущение от живописи – ощущение закрытой книги, во всяком случае – недораскрытой действительности… Его действительность совсем не одухотворена; ней нет ни дикости, ни наивности, ни страха, ни жалости. Это только документ; огромнейшей ценности документ…