Светлый фон

На экране мелькнул на секунду Донской монастырь, потом небольшая толпа, выходящая из ворот. Лица и движения спокойные, будничные… Ни похоронной процессии, ни духовенства, снят лишь старик, продающий портреты патриарха. Все ясно: Донской монастырь в обычный будний день и сотни две богомольцев, вероятно, пришедших поклониться могиле Святейшего, как там ходят ежедневно. Почему не выдать эту фильму за изображение похорон патриарха? Почему не обмануть? А чтобы не удивились малолюдности этих похорон, надпись поясняет: «В процессии участвовали лишь старики и изуверы». Главная же масса народа с нами, с властью, посмотрите на наш пролетарский праздник: на экране фигуры трех советских трубачей, потом опять Красная площадь и опять советские войска…

Так преподносятся иностранцам снимки «с натуры», «подлинной жизни» в Советской России…

Все великолепно, все прекрасно – «Музыка играет, штандарт скачет»[413].

Кстати, «музыка» почему-то во время демонстрации фильм играла «Жизнь за царя», и особенно торжественно, особенно выразительно оркестр повторил «Славься, славься, наш русский царь!» Кто-то из публики закричал: «Браво, оркестр!», и загремели аплодисменты.

И несмотря на то, что в конце шла художественная фильма по Пушкину «Станционный смотритель» в хорошем исполнении хороших русских актеров (если не считать втиснутых в нее классовых тенденций), впечатление получилось не только отвратительное, но и оскорбительное, гадкое, обидное.

Сидя в зале синема в присутствии большевиков, владеющих и торгующих не только этими фильмами, но владеющих и торгующих нашей Россией, я со всей силой ощутил, как открылись и заныли мои душевные раны, затянувшиеся в период трехлетней моей зарубежной жизни. Ненависть острая, жгучая, невыносимая своей безысходностью поднялась комком к горлу, как бывало там…

Я подумал:

– Нет, здесь мы разучиваемся по-настоящему ненавидеть, а ненавидим издали, как-то отвлеченно. Потому что глядим-то на них тоже издали, «через решетку», как на гадюк в зоологическом саду, не ощущая их поганого прикосновения, не вдыхая их удушливого смрада…

Зал синема показался мне Советской Россией, а все мы, русские, глядящие на экран, где одна мерзость сменяла другую при нашем полном непротивлении, – советскими подданными, связанными по рукам и по ногам… Ужасно было то сознание, что это происходит во Франции, что Франция признала, приютила этих гадов…

А все же я не жалею, что ходил на просмотр советских фильмов. Больше того – если их будут показывать во французских синема, усиленно рекомендую русским зарубежникам пойти посмотреть. Нужно это поглядеть: больно это отвратительно, жутко, но полезно, ибо снимается с сознания и с чувства вот эта самая пленка тихого, обыденного, буднично-уравновешенного и, да простят мне резкость, мещанского в своем спокойствии нашего жития. Как все заклокочет и заноет внутри, так почуешь живую муку истоптанного советскими сапогами нашего народа, что все и личное, и партийное пойдет насмарку… Когда от отчаяния обиды у людей темнеет в глазах, заснувшая энергия и воля к действию просыпаются разом. Меньше рассуждений, всяких там «дискуссий» – не до них, когда закричит человек криком непереносимой боли.