– Дон, ты поднял немало любопытных вопросов, – сказал Концеппер. Взглянул на лестницу и увидел две пары ножек в пижамках, детских, – дети Слотников стояли на верху лестницы и слушали, и, может быть, сосали пальчики.

– Все, что я хочу знать, это что ты о себе возомнил, – сказал Слотник, то закидывая ногу на ногу, то наоборот и побренькивая разомкнутыми наручниками. – Потому что, это тебе для информации и протокола, возомнил ты о себе в самый последний раз. Это конец. Он настал.

Концеппер ухмыльнулся холодно, затем криво.

– Неужели, – сказал он. Медленно погладил перышки здоровой рукой.

– Да, – сказал Слотник, отвечая ухмылке Концеппера такой же кривой собственной. Он подошел к Эвелин, что стояла у окна, и быстрым спокойным движением сцепил ее и свое запястья. Эвелин ничего не сказала; она продолжала мерить парики, заставляя руку Слотника подниматься и опускаться вместе со своей. Слотник глядел мимо жены на крошечное отражение Концеппера в темном окне.

– Да, – вновь сказал Слотник. – Он настал. Ты сам нарвался, Монро. – Он обернулся. – Связал свое драгоценное, неимоверное «Я» с другим. А теперь я забираю другое «Я» обратно. Мы с Эвелин теперь скованы, навеки, подчинением и отвержением.

– Подчинением? – переспросил Концеппер, смахивая грязь и веточку со стрелки слаксов.