Он сел, прижал ладонь к ее рту, затем взял ее за левую руку, проткнутую осенью, и с силой ударил об угол ночного столика. Мэри закричала от боли, раскаленными волнами окатившей ее конечность, но он заглушал ее вопль. Вряд ли Кэтрин что-то услышала.

— Ты отвратительна, и твои слезы меня не трогают. Хоть захлебнись в них, мне все равно, — прошипел он ей на ухо. — Невелика потеря. Никто не станет оплакивать твою смерть.

Томас отпустил ее руку и сел с другой стороны кровати, с ее. Он был босиком, и его покачивало. Мэри захлестнул страх, словно она уже знала, что случится дальше, но женщина ничего не могла сделать, чтобы предотвратить это: остановить его. Все случилось слишком быстро, к тому же от боли в руке звенело в ушах и ее как будто оглушило, как птицу, случайно влетевшую в оконное стекло. Его мотнуло в сторону стены, в угол, где из доски торчал гвоздь, он наступил на него голой ногой и закричал. Из его глотки вырвался долгий громкий крик, точно раненого льва, он попятился и оперся о стену. Кэтрин наверняка все слышала. Томас наклонился, чтобы вытащить гвоздь. Мэри была так уверена, что должна его остановить, как никогда прежде. И она подавила агонию, терзавшую руку, перекатилась на кровати, села и тоже встала.

— Томас, — сказала она, — любовь моя, это может подождать до утра. Что бы это ни…

— Это чертов гвоздь! — рявкнул он и вытащил его из пола. — Вот что это!

Он был в ярости, и она понимала, что сейчас муж вырвет доску из пола, а этой ночью лунный свет так ярок, что тайник точно станет заметен. Он увидит бутылочку с ядом. Она положила руки ему на плечи, несмотря на то что левая разрывалась от боли, и сказала:

— Прошу тебя, вернись в постель. Что бы ни разозлило тебя, оно по-прежнему будет там, когда солнце взойдет, а ты выспишься.

Он посмотрел на нее и как будто успокоился. Сел рядом с ней на кровать и принялся изучать гвоздь, держа его между большим и указательным пальцами. Наутро он починит доску. Мэри думала о том, что ей придется не спать до тех пор, пока он не захрапит, и тогда перепрятать яд.

— Да, что бы ни разозлило меня, — пробурчал он, — оно по-прежнему будет там, когда солнце взойдет. Жаль, что ты никуда не денешься. И если ты решила изойти кровью, чтобы оттолкнуть меня, то пусть льется кровь.

И не успела она понять, что он делает, как он взял гвоздь поудобнее и, точно кинжал, вонзил его в ладонь ее левой руки, и она пронзительно закричала от боли.

— Кэтрин, — крикнул Томас, — твоя хозяйка наступила на гвоздь в расшатавшейся доске! Я сам только что на него наступил. Не беспокойся, с нами все хорошо.