Крестовский несколько мгновений молчал, а потом произнес совсем не то, чего она ждала:

— Понимаешь, если на одну чашу весов поставить то, что я раздражаю Волкова, что заставляю отца седеть раньше времени, что я накосячил в итоге с Юлей, а мое существование не дает покоя Ирине Петровне… Всего этого уже более чем достаточно, чтобы уехать, — невпопад закончил он.

— А что на другой чаше весов? — спросила Маша.

Крестовский встал, оттолкнувшись ладонями от барной стойки, и направился к чайнику, который давно закипел. Возвращаться он не спешил. Просто стоял спиной к Маше и молчал.

— Рома, ты не ответил.

Называть Крестовского по имени казалось странным и… правильным.

— А нет никакой другой чаши, — резко ответил Крестовский. — Я натворил ерунды. Вместо того чтобы все исправить, зачем-то влез в отношения Волкова. Тебе не стоило сюда приходить, — закончил он, не оборачиваясь.

Машино сердце понеслось вскачь. Все-таки ей ничего не привиделось? Она правильно поняла?

— Рома, — позвала она.

Он помотал головой и не обернулся. Маша встала и на ватных ногах двинулась к нему. Крестовский снял чайник с подставки, поставил его на стол, сжав ручку с такой силой, что его кулак побелел. Маша подошла к нему и накрыла его руку, сжимавшую ручку чайника. Для этого ей пришлось приблизиться почти вплотную.

— Я сейчас налью чай, — едва слышно пробормотал Крестовский.

— Я сама, — сказала Маша, и он разжал кулак.

Маша, замирая от собственной храбрости, провела ладонью по его кисти и скользнула своими пальцами между его, не давая ему шанса убрать руку.

Пальцы Крестовского дрогнули, несколько секунд оставались напряженно выпрямленными, а потом сжались, переплетаясь с Машиными. И теперь уже она не смогла бы выдернуть руку, если бы вздумала дать задний ход. Но она и не хотела отступать. Кажется, она находилась именно там, куда рвалась всю последнюю неделю.

Крестовский по-прежнему не оборачивался, и Маша была очень этому рада, потому что понятия не имела, как посмотреть ему в глаза. Зажмурившись, она подалась вперед и прижалась лбом к его спине между острыми лопатками. Крестовский вздрогнул и сжал ее пальцы сильнее. Маша чувствовала, как часто он дышит, а еще ей показалось, что он дрожит. Или же это была ее дрожь?

— Рома, почему ты уезжаешь? — шепотом спросила она, едва касаясь губами мягкой ткани его рубашки. На самом деле ей очень хотелось спросить: «Рома, что ты чувствуешь ко мне?»

Он с шумом втянул воздух носом и упрямо прошептал:

— Потому что должен.

— Кому? — спросила Маша.

Он не ответил, и Маша, прижавшись щекой к его спине, прошептала: