Маша открыла было рот, чтобы что-нибудь сказать, но ей удалось лишь нервно усмехнуться, в который раз за последние десять минут. Ее смешок послужил спусковым механизмом. Крестовский за долю секунды преодолел эти несчастные полшага и поцеловал Машу в губы.

Машино сердце из желудка подлетело к горлу. На миг она испугалась того, что должно было произойти, а потом он осторожно скользнул ладонью по ее спине, и Маша как-то сразу успокоилась.

Этот поцелуй не был даже отдаленно похож на поцелуй с Димкой. Сейчас ей не было страшно, не нужно было ни о чем беспокоиться. И это оказалось удивительно — ни о чем не думать, а просто позволить себя целовать, зная, что можешь абсолютно довериться человеку.

Крестовский целовал ее так нежно, что у Маши кружилась голова. Чтобы осознать происходящее до конца, она привстала на цыпочки и обняла его за шею.

Крестовский шумно втянул носом воздух и прижал ее к себе. Маша почувствовала, что они куда-то перемещаются, но не стала открывать глаза, потому что верила ему безоговорочно.

Она оказалась прижатой спиной к дверце то ли шкафа, то ли холодильника. К нежности поцелуев добавился напор, но страшно по-прежнему не было. Только голова закружилась еще сильнее от осознания того, что все это по-настоящему. Маша отвечала ему как могла, почему-то не комплексуя из-за отсутствия опыта. Она была уверена, что он и не подумает смеяться над ее неловкостью.

Когда ее рука скользнула под воротник его рубашки, по горячей шее, по горлу и вниз по груди до первой застегнутой пуговицы, Крестовский отстранился и уперся лбом в дверцу шкафа над Машиным плечом.

— Что мы делаем? — спросил он, крепко зажмурившись.

— Это называется «целоваться», — пошутила Маша, чувствуя неловкость, и убрала руку, случайной зацепив его пуговицу. Пуговица выскользнула из петли. Крестовский, тяжело дыша, выпрямился, посмотрел на свою рубашку, на которой теперь уже три пуговицы были расстегнуты, и сделал шаг назад.

Он молча смотрел на Машу, и с каждой секундой ей становилось все неуютнее. С пуговицей вышло неловко. Маша и не планировала ничего такого прямо сразу. Да и вообще понятия не имела, как приступить к своему плану, потому что до сих пор не была уверена в том, что правильно понимает происходящее между ними. Если бы она была в сказке, то его собранные чемоданы сейчас исчезли бы, сам Крестовский наконец сказал бы, что к ней чувствует, и они уже вместе придумали бы, как решить вопрос с Шиловой и Димкой. Но Маша, увы, находилась в реальности, в которой Крестовский стоял напротив, засунув руки в карманы джинсов и втянув голову в плечи так, будто ему было холодно.