Мишель решил положить конец этому потоку одинаковых подарков, предложив на каждый праздник собираться всей семьей. Элен так оскорбилась, словно он сморозил невероятную глупость: «Ты с ума сошел?» Тогда Мишель принял решение, которое удивило его самого: он объявил, что все праздники будут проходить у него дома и кто захочет, тот придет.

Так как Анна родилась 1 января, Мишель рассудил, что можно сэкономить на семейном празднике, и объявил, что все рождественские подарки считаются также подарками на день рождения. Услышав это, Анна растерялась: «Вы не хотите праздновать мое рождение?» В следующее воскресенье Мишель собрал в квартире часть распавшейся семьи. Элен и Поль приехали с кучей подарков, и каждый привез роскошный торт с восемью свечками. Так что Анна задувала их дважды, получив две порции аплодисментов и выслушав два раза «Happy birthday, dear Anna…». Поль не удержался и спросил: «Какой торт тебе больше понравился, солнышко?» Бабушка похвалила внучку за отличную успеваемость в школе. Разрезав шоколадный торт, она спросила Анну: «Ты уже решила, чем хочешь заняться, когда вырастешь?» – уверенная, что в ответ услышит: «Хочу быть певицей (фигуристкой, танцовщицей)». Словом, что-то вроде того, о чем мечтают девочки. В ожидании ответа все молчали; наконец, проглотив кусочек торта, Анна твердо ответила: «Я хочу уехать».

* * *

Времена изменились. Больше не звучали вдохновенные речи прекрасных дней независимости. Надежды на новый мир увяли; иллюзии рухнули. В то время, когда французы только-только ушли из Алжира, можно было списать на них все проблемы, считая их последствиями колонизации, и мобилизовать молодежь выступить против прежних хозяев; но теперь возникали новые, неожиданные трудности и требовались другие виновные. Идеалисты, демократы уступили место бизнесменам, генералам и политикам, которые достигли такого совершенства в использовании штампованного языка революции, что их стало невозможно отличить от уничтоженных ими утопистов. Умышленная подмена происходила так медленно и незаметно, что люди не отдавали себе в этом отчета, по-прежнему твердо веря, что возникшие трудности вызваны проклятым наследием колонизаторов. Огромные государственные средства тратились не по назначению, обогащая самые состоятельные семьи. Чтобы воспользоваться этой новой «манной небесной», нужно было вращаться в высших эшелонах власти, иметь доступ к армейской элите или к партийным бонзам и достигать желаемого, используя тайные связи. А когда вскрывались факты коррупции, виновные ссылались на необходимость адаптироваться к капиталистическому миру. На фоне бесчисленных экономических проблем нового Алжира возникла катастрофа национального масштаба, для устранения которой у правительства не было ни малейших возможностей. Страна ежегодно производила четырнадцать миллионов гектолитров вина, и, за редким исключением, количество преобладало над качеством. До того как страна обрела независимость, французы спокойно пили это обычное столовое вино, но, когда их изгнали из страны, к великому облегчению виноградарей Франции, алжирцам пришлось складировать астрономические количества своего посредственного алкоголя, который не потребляли ни они сами, ни их соседи по другую сторону границы; вдобавок это вино не могло долго храниться и быстро превращалось в уксус. Эвианские соглашения не предусматривали по этому поводу никаких мер; три тысячи винодельческих хозяйств разорились, и государство было вынуждено оказывать им финансовую поддержку. Переговоры с французами закончились полным провалом, те объявили: «Мы тоже не знаем, что делать с нашими излишками. Мы запускаем национальную кампанию по сокращению числа дорожно-транспортных происшествий, ограничивающую потребление алкоголя для водителей двумя бокалами максимум».