– Это приказ?

– Он беспокоится о вашем здоровье. Зима нынче слишком уж суровая.

Павел коченел от холода, несмотря на то что укутывался в два одеяла, а в печке постоянно горел огонь. Он садился к нему лицом и протягивал руки, рискуя обжечь их, или поджаривал на огне ломоть хлеба, а потом медленно его жевал. Однажды январской ночью он услышал рядом со скитом тоскливый волчий вой, от которого у него кровь застыла в жилах; как-то в феврале раздались удары в дверь и какие-то странные хриплые звуки; Павел насторожился, ему показалось, что он слышит чье-то дыхание, но, возможно, этот звук издавали дрова в печи. Утром он опасливо приоткрыл дверь и увидел, что снег перед скитом утоптан, а в лес ведут следы медвежьих лап. Баранки кончились, хлебная буханка размокла, все было съедено до последней крошки. Теперь он постился поневоле. Так прошло четыре дня. Вставая с кровати, он не мог унять дрожь в ногах, голова кружилась; ему чудились тарелки, полные дымящейся еды. Павел подумал, что его ждет голодная смерть; он достал прозрачный конвертик с клевером-четырехлистником, зажал его губами, и ему наконец-то удалось заснуть. Его разбудил медведь – хитрый медведь, который пытался его обмануть, мерно ударяя лапой в дверь. Потом наступила угрожающая тишина, нарушаемая лишь воем метели. Под окном Павел обнаружил килограммовую буханку хлеба. Это не было чудом: на снегу появилась узкая траншея, ведущая из леса к хижине, а перед крыльцом виднелись следы сапог. Неужели Степан отважился прийти в такой мороз? Или его спас четырехлистник? Теперь каждую неделю Павел находил на подоконнике за окном буханку ржаного бородинского хлеба, но человек, его кормивший, больше не стучался в дверь, словно не хотел мешать его уединению. Каждый раз, выходя из скита, Павел оглядывал поляну и думал о том, что он – часть этого вечного, сурового покоя.

Однажды утром, набирая снег в кастрюлю, чтобы вскипятить воду, Павел заметил на снегу округлое темное пятно. Он подошел: это оказался волк, который лежал, свернувшись в клубок; при виде человека он встал, понуро опустив голову и поджав хвост. На его темно-серой шкуре виднелась серебристые полосы, ото лба к носу спускалась черная полоса; желтыми глазами он смотрел на Павла, остановившегося в десяти шагах. Так они несколько мгновений стояли и смотрели друг на друга. Впервые в жизни Павел видел волка так близко. Он повернул к скиту. Волк последовал за ним на расстоянии, прихрамывая на правую заднюю лапу. Решив поделиться с ним едой, Павел вернулся с пятью копчеными селедками и, помахав ими в воздухе, положил на пень вместе с половиной буханки. После этого он ушел в скит, оставив дверь слегка приоткрытой, чтобы наблюдать за реакцией своего гостя, но тот неподвижно сидел на снегу. Всю ночь до Павла доносился вой. На следующий день он обнаружил, что селедка и хлеб исчезли. Теперь, когда Степан приносил продукты, Павел оставлял долю волка на пне, а утром видел, что еда исчезла. Часто по ночам до него доносился тоскливый волчий вой, который эхом отдавался на поляне, но, возможно, он звучал угнетающе только для человеческого уха.