Спустя несколько дней Толстой получил от незнакомки приглашение и незамедлительно прибыл по указанному адресу. «На этот раз вы от меня не ускользнете!»[570] – сказал, по свидетельству биографа, Алексей Константинович Толстой, входя в гостиную «маски», Софьи Андреевны Миллер.

Бал-маскарад зимы 1850–1851 года оказался для поэта, для его музы и для русской лирической поэзии счастливым балом…

II

Не всегда, однако, героям русской литературы на балах улыбалось счастье, хотя их было более чем достаточно.

О московских балах с досадой говорит Чацкий, они ему претят, как и весь уклад патриархальной (старорежимной) московской жизни. Совсем иначе думает Молчалин: известная всей Москве Татьяна Юрьевна, дама-покровительница московской молодежи, обходительная, милая, добрая и простая, как раз-таки славится своими балами:

На домашнем балу у Фамусова гости сплетничают, злословят, клевещут и все же танцуют с величайшем усердием. Чацкий же занят обличением всего и всех. Бал не задался; маски сброшены – с Софьи, с Молчалина, с Чацкого. Недовольны гости:

Недовольна престарелая графиня-бабушка, шамкая и шепелявя беззубым ртом:

Но не только старуха-графиня тяготиться балом – моложавый Платон Михайлович Горич, подкаблучник, «муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей», сетует в унынии на свою горькую долю – таскаться по танцевальным вечерам и состоять на часах при супруге.

Как тяжелую светскую обязанность, почти неволю, воспринимает балы и Репетилов:

Рассыпалась в прах мечта Чацкого – любимая им женщина, именно на балу, распустила слух о его сумасшествии: он слышит, как Павел Афанасьевич Фамусов кричит дочери:

Чацкий прозревает только в самом конце комедии, догадываясь об интриге, затеянной вокруг него:

Бал превращается одновременно и в социальную драму, и в семейный скандал. Фамусовская Москва, в лице, например, московского генерал-губернатора князя Голицына, сочла комедию пасквилем на Москву и оскорблением всего русского дворянства. Современники Грибоедова много писали о нетерпеливости и заносчивости Чацкого. Комедия «Горе от ума», помимо всего прочего, поставила вопрос, который придется решать многим поколениям обличителей, – то ли место бальная зала, чтобы произносить сатирические монологи.

Веское слово об этом принадлежит А. С. Пушкину, который прочитал «Горе от ума» в январе 1825 года по рукописи, привезенной ему И. И. Пущиным в ссылку в Михайловское. Вскоре Пушкин писал П. А. Вяземскому: «Читал я Чацкого – много ума и смешного в стихах, но во всей комедии ни плана, ни мысли главной, ни истины. Чацкий совсем не умный человек – но Грибоедов очень умен»[578]. В письме к А. А. Бестужеву того же времени мнение Пушкина о Чацком было еще выразительнее: «В комедии “Горе от ума” кто умное действующее лицо? Ответ: Грибоедов. А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Всё, что говорит он, – очень умно. Но кому говорит он все это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно. Первый признак умного человека – с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми и тому подобными»[579].