Светлый фон

Далее он танцует с невестой друга вальс, затем мазурку, во время которой шепчет ей на ухо пошлый мадригал и жмет руку (а лицо Ольги разгорается самолюбивым румянцем), затем – к ужасу и ревнивому негодованию Ленского – приглашает на «бесконечный» котильон.

Итак, главные бальные танцы безотказно отданы другу жениха, а не жениху, которому были обещаны, и это равносильно измене невесты накануне свадьбы.

Ревнивой тоской охвачена Татьяна, двойным коварством потрясен Ленский. И вот вызов на дуэль, и в дело уже вмешался опытный дуэлист, поединок неминуем (хоть Онегин и сознает свою вину), и пролилась кровь: первой бальной жертвой стал Ленский…

Этот, казалось бы, мирный деревенский бал в один миг стал территорией измены и предательства, неизбежного следствия светских предрассудков и женского легкомыслия.

«Еще одно нас разлучило… / Несчастной жертвой Ленской пал…» – напишет Онегин спустя годы Татьяне; и очевидно, что она, помимо других известных причин, не смогла переступить через гибель того, кто мог бы стать ей братом.

Петербургский свет, куда снова попадет Онегин (как Чацкий «с корабля на бал»[598]) будто отомстит ему за тот, деревенский, кровавый бал – отомстит и накажет. Фигуры поменяются местами, цвет столицы и моды образцы соберутся теперь в богатом доме княгини Татьяны, неприступной богини, законодательнице зал, и ее мужа, важного генерала. Сохнуть и страдать, тосковать и сходить с ума, пылать страстью и изнемогать – теперь станет участью Онегина. Но его безумные сожаления останутся безответными; месть Татьяны (если ее отказ любить любимого можно считать местью) должен был ранить его куда больнее и сильнее, чем любые легкие измены во время танцевальной вечеринки.

IV

События повести А. С. Пушкина «Пиковая дама» происходят, как ни покажется неожиданным такое наблюдение, на фоне великосветского бала – в том смысле, что бал служит опорным пунктом сюжета, основной частью его маршрутов. Старая графиня, героиня повести, при всех своих немощах, – была непременной посетительницей и участницей балов. «Она была своенравна, как женщина, избалованная светом, скупа и погружена в холодный эгоизм, как и все старые люди, отлюбившие в свой век и чуждые настоящему. Она участвовала во всех суетностях большого света, таскалась на балы, где сидела в углу, разрумяненная и одетая по старинной моде, как уродливое и необходимое украшение бальной залы; к ней с низкими поклонами подходили приезжающие гости, как по установленному обряду, и потом уже никто ею не занимался. У себя принимала она весь город, наблюдая строгий этикет и не узнавая никого в лицо»[599].