— А почему? — спросила я.

— Одному никогда ничего не добиться.

— Это верно. В особенности если живешь так, как мы, топчешься изо дня в день на одном месте. У нас нет ни друзей, ни знакомых, и даже друг другу мы чужие.

Он кивнул. Я слышала, как тяжело он дышит. Затем он заговорил снова:

— У меня был друг. Когда он выйдет на свободу, я пойду к нему. Мы вместе пойдем к нему. Мы и раньше должны были чаще ходить к нему.

Я снова слышала его тяжелое дыхание. И хотя лица в темноте не было видно, я отчетливо, как днем, видела его перед собой: поседевшие волосы, изборожденный морщинами лоб, весь он полон какого-то непонятного беспокойства. Да, Иоганнес очень изменился за последние годы! Внезапно он вскочил.

— Ты слышала? — воскликнул он.

Да, я слышала, как с того берега кто-то кричал: «Паромщик! Паромщик!» Этот хорошо знакомый крик нередко поднимал нас со сна.

— Мы больше не паромщики! — сказала я. — Мы ничего не слышим. Парома больше нет!

Но наш короткий задушевный разговор размягчил очерствевшее сердце Иоганнеса, разбудил его прежнюю отзывчивость. Он вдруг стал поспешно застегивать пиджак, тот самый, коричневый в светлую полоску. В эти тревожные дни он почти не снимал своего выходного костюма.

— У нас есть шлюпка, — сказал он. — Не могу слышать, когда так кричат. Наверно, какой-нибудь парень, голос совсем молодой.

Я слышала его скорые шаги, затем удары весел, ровные всплески воды, дальше — тише, и наконец все умолкло. И орудия прекратили свой разговор. Не слышно было даже лязга гусениц, под чей аккомпанемент мы жили последнее время. Неделями не знала я ни часа отдыха, и вот сейчас, лежа неподвижно в тишине и ожидая мужа, я вдруг почувствовала, как все беспокойные мысли улетучиваются, уносятся куда-то вдаль… и сон сковал меня.

Меня разбудили чьи-то шаги за дверью. По-прежнему было темно и тихо, но время не стояло на месте. Сколько часов или минут прошло, я, наверное, так никогда и не узнаю. Не узнать мне и того, что произошло на другом берегу, пока я спала. Все до сих пор окутано непроницаемым покровом тайны. Мне кажется, ничто и никогда не разорвет этот покров…

У дверей стоял не кто иной, как молодой светловолосый солдат, тот, что оставил у нас деньги. В первую минуту я ужаснулась при мысли, что все его деньги мы сожгли и у нас не найдется и половины той суммы, которую мы должны вернуть. Но, вспомнив крик о помощи с того берега, я спросила:

— Так, значит, это вы так громко звали паромщика?

Нет-нет, это не он, уверил меня светловолосый солдат, он переплыл Эльбу в надувной лодке совсем в другом месте, четыре, а может, и все пять километров выше по течению. Ему нужно переодеться в гражданское платье и пробыть здесь несколько дней, пока все успокоится.