— Позже, позже я расскажу тебе все…

Сколько раз она мысленно отодвигала этот час признания… Разве есть большая мука, чем обнажать перед собственным сыном все тайное и сокровенное, всю свою интимную жизнь? Она снова положила в карман письмо, клочок бумаги, который неожиданно и с такой силой вызвал в ее памяти прошлое.

— Ты все узнаешь, все, что я знаю сама, — сказала женщина. — А знаю я немало страшного.

Стремительно поднявшись, она подошла к плите. Вода в котелке почти вся выкипела.

— Сколько же я болтаю? Как быстро бежит время. Ты чего хочешь, кофе или чаю?

— Мне не хочется пить, — ответил мальчик.

— А есть хочешь?

— Да.

Он Всегда хочет есть, как и его отец. Отрезав хлеба, она густо намазала его маслом и домашней ливерной колбасой, которую привезла из села. Ее не очень приветливо встречали жители Ферхфельде, однако купить она могла там все, чего желала. А желала она всегда самого лучшего для своего сына. Она кормила его прямо-таки на убой, но он оставался хилым и болезненным, с отцом у него не было даже отдаленного сходства.

Проглотив кусок, мальчик хотел было вытереть рот рукавом, но в замешательстве опустил руку и, озадаченный, уставился на мать.

— А костюм? Скажи, как же костюм оказался здесь, если…

Женщина усталыми шагами подошла к окну, несколько минут молча смотрела в пустоту, потом снова опустилась на скамью рядом с сыном, который, так и не доев бутерброда, отодвинул его от себя.

— Да, костюм… — помолчав, заговорила женщина. — Костюм многое помог мне понять. Представь себе, мой мальчик, вызывает меня однажды к себе английский комендант нашего села. У меня на глазах он развертывает пакет — и я вижу костюм, в котором последний раз ушел из дому мой муж. Три месяца о нем ничего не было известно. И вот под Бойценбургом русские обнаружили на берегу выброшенную течением шлюпку и в ней этот костюм. Так объяснил мне комендант. Я в свое время заявила о пропаже и подробным образом описала коричневый костюм в светлую полоску, поэтому находка была направлена прямо в село вместе с длинным протоколом на нескольких языках. Все это, правда, страшно затянулось — ведь царил послевоенный хаос, да к тому же страна была разбита на зоны.

— Это костюм вашего мужа или нет? — спросил меня комендант через переводчицу. Я долго ощупывала ткань и затем кивнула. Тут английский офицер схватил мою руку, а переводчица пояснила, что господин лейтенант выражает мне сочувствие — в лодке был найден труп мужчины с изуродованной рукой. Теперь у них нет сомнении в отношении личности покойного. Я узнала также, что муж мой похоронен в Бойценбурге, и получила разрешение посетить на той же неделе его могилу. На могиле не было ни креста, ни надгробной плиты. Я отдала кладбищенскому сторожу все деньги, которые у меня были с собой, и он обещал посадить несколько кустиков вереска — последний привет из родных краев.