По дороге домой меня одолевали странные мысли. Смерть человека, с которым ты прожила долгие годы, не может оставить тебя равнодушной. Даже если у тебя с мужем не было душевной близости, у вас все равно было много общего, и прошлое вдруг предстает перед тобой в новом свете — примиренном или даже лучезарном — и тебя одолевают грустные думы: почему ты недостаточно старалась облегчить ушедшему жизнь, доставить ему радость хотя бы на час?

В таком покаянном настроении предстала я перед юношей, который прочно занял место покойного. Он встретил меня у порога. Желая, очевидно, сделать мне сюрприз, он почистил, отутюжил и надел на себя коричневый костюм. А я, увидев его в этом наряде, громко вскрикнула и лишилась чувств. Трудно было придумать более жестокую шутку. С этого времени будто пропасть пролегла между нами, и ни один из нас не был в силах перешагнуть через нее. Во мне родилось страшное подозрение. Кто-то убил моего мужа. Убийцей был, видимо, тот человек, что взывал с другого берега о помощи.

Но сердце мое противилось такому подозрению. Нет, этого не может быть! — кричало во мне все. Ведь я уже знала, что ношу под сердцем тебя, мой мальчик. В те дни я жила, как в бреду, мучилась сомнениями и, оставаясь одна, часто и подолгу плакала. Когда же появлялся он, я встречала его улыбкой и никому не решалась довериться — люди и так уже пальцем на меня указывали, заметив, что я беременна… Вскоре среди жителей села стали ходить невообразимые слухи. Некоторые говорили, что я сама задушила мужа — ночью, в непогоду, на середине реки — и лодку с мертвецом пустила по течению. Крики несчастного якобы слышны были даже в селе. Теперь всем, мол, ясно, что сделала я это, без памяти влюбившись в молодого парня.

В конце концов возле нашего дома остановилась машина, и меня отвезли в город, в следственную тюрьму. Заперли меня в одиночную камеру с откидной койкой и невыносимо вонючей парашей. Я хотела вычистить ее. Но мне этого не разрешили. Не один месяц провела я там, ожидая своей судьбы. Уныло и однообразно тянулись дни. Лишь время от времени меня водили к пожилому сердитому господину, и каждый раз повторялось одно я то же.

— Я знаю, что вы невиновны, — говорил он, — но друг вашего покойного супруга, бывший узник концлагеря, настаивает на расследовании. Отвечайте честно на мои вопросы.

Прежде всего господина интересовало, были ли у моего мужа враги.

— Да, были — эсэсовцы, — отвечала я.

— Почему?

— Эсэсовцы безобразно вели себя и под конец взорвали наш паром, хотя, право же, в этом не было смысла.