Своим поведением Ирина привела маму к интересному подозрению, будто она не так уж и больна. Старушка стала делиться своей догадкой с Катериной. Говорила об этом по телефону громко. Вот тут Ирина срывалась – это ее расстраивало. Но мама оставалась в неведении. И продолжала подозревать невестку в аггравации* (*аггравация – преувеличение болезненного состояния).

Однажды поздно вечером зазвонил мобильник. Мы с Ириной сидели у камина, пили вино. Последнее время она все чаще прикладывалась к бутылке. Ее уже мучила интоксикация, но стремление забыться было сильнее.

– Лучше умирать пьяненькой, – говорила она.

В этот момент и зазвонил мобильник. Это была Лора. В ее голосе звучала незнакомая мне интонация, будто тревожный крик ночной птицы. Такое бывает у одиноких женщин. Поздним вечером на них накатывает невыносимая тоска. Чаще всего они звонят подругам. Но иногда им нужны не слова утешения, а нечто другое.

– Без Жени я осталась совсем одна, – говорила Лора. – Я никому не нужна. Понимаете, никому. Вот скажите, что мне делать? Начать просто пить? Или напиться и включить газ? У кого еще мне об этом спросить?

Я начал говорить банальные слова. Типа, Лора, возьми себя в руки. Ты молода, здорова. У тебя все впереди. Ты еще найдешь.

Ирина смотрела безжизненными глазами.

– Пусть наберется терпения. Место вот-вот освободится.

Ирина сказала это почти шепотом, Лора не могла услышать. Но связь внезапно прервалась.

Ирина смотрела в огонь камина. На ее исхудавшей шее ходуном ходил кадык. Она справилась со слезами и зачем-то сказала:

– Чем лучше жена, тем мужья быстрее женятся.  Помоги мне, – попросила она.

Я подвел ее к пианино. Она взяла несколько нот из «Грез любви». Едва слышно проговорила спекшимися губами:

– Скоро мы встретимся с Женей.

Последние недели оказались самыми нестерпимыми. Ирина все еще принимала учеников на дому. Но при этом лежала, делая замечания шепотом и стараясь не замечать, с каким выражением на нее смотрят.

Каждый вечер она просила дать ей снотворное. Хотя бы валерианы. Ссылалась на то, что не может уснуть. Мои отказы злили ее. Она считала, что эвтаназия в ее положении –это выбор между смертью и смертью, а не между жизнью и смертью.

– Все-таки ты туповат, – говорила она без малейшего юмора, с раздражением.

В конце концов, она все же выпросила у меня одну таблетку валерианы. Всего одну. И через несколько минут ее борьба с болезнью, длившаяся восемь лет, закончилась. То ли ее истощенный болезнью организм словно ждал этой таблетки. То ли проявилось самовнушение…

С ней прощалась вся музыкальная школа и десятка два родителей учеников. Ученики играли щемящее адажио Альбинони.