Потом мы сидели в маленьком ресторанчике на Невском. Алла листала меню. Она бы попробовала рыбу в кляре. Нда. Гены – страшная штука. Все Тереховы заядлые рыбоеды. Заказываю судачка в кляре. Только первой свежести. Официант склоняет голову. Мол, будет исполнено, но честно уточняет, что здесь кормят из морозилки.

Алла передает совет повару, как сделать кляр с поджаристой корочкой, и грустно улыбается.

Продолжает разговор:

– Мне нравится устанавливать наши сходства. Что тебе обычно снится?

– Знаешь, всякая хрень. Ни одного хорошего сна за всю жизнь.

– Говорят, любите жизнь, и жизнь полюбит вас.

Пожимаю плечами.

– Не знаю, что это такое – любить жизнь. Я, напротив, не знаю, куда ее девать.

– А кто знает? – грустно отзывается Алла. – Кого ни спрошу, никто не знает. Даже самые благополучные. Всех что-то точит. Меня это раньше страшно угнетало. А потом прочла у Толстого, что скука жизни – как раз признак того, что она состоялась, а богатство и веселье, наоборот, признаки ничтожности жизни. Прочла и успокоилась.

Официант приносит бутылку красного вина. Наливаю в бокалы.

– Давай, сестренка, выпьем за то, чтобы никогда уже не исчезать.

В глазах Аллы блеснула влага.

– Спасибо, братик. Здорово, что ты появился. Я уже не сирота.

Официант приносит заказ. Но Алла смотрит на судака в кляре глазами человека, у которого пропал аппетит. Мы выпиваем, я набрасываюсь на еду. Сестра только ковыряет вилкой.

Говорит задумчиво:

– Дверь в прошлое открылась, и мы вошли.

Я не перестаю удивляться. У меня тоже в голове звучали эти слова.

– Я все же задам тебе один вопрос, – говорю. – Как ты относилась все эти годы к отцу и нашей семье?

Алла задумалась.