– Не слышу я тебя.

Я шутливо возвращал наушник на место. Она так же шутливо мешала этому. Мне все же удалось уговорить ее.

– Мамочка дорогая! Только ты еще связываешь нас. Без тебя мы перестанем быть братьями. Неужели тебе это безразлично?

– С чего ты взял? У Стасика и Вити хорошие отношения, – сказала мама.

– То есть ты считаешь нормальным, что они вообще перестанут со мной общаться?

– Младшим нужно уступать, – повторила мама. – Подумаешь, кто-то врет. Все врут! Подумаешь, какие-то недостатки. У кого их нет?

Кажется, она все понимала во всех нас, своих детях. И вранье, и мелкие хитрости, и эгоистичные замыслы. Просто делала вид, что не понимает. Частенько манипулировала нами. Матерям это свойственно. Зачем ей откровенный разговор? Откровенность опасна своей непредсказуемостью. Мало ли куда разговор вывернет.

– Мама, последний вопрос, – сказал я.

– Ну. Я тебя слушаю, – официально сказала мама, поправляя наушник.

– Почему ты не съездила к отцу в Барабинск, когда он был там с июня по ноябрь 41-го года? Почему не показала меня?

Я знал, что зря пристаю с этим вопросом. Но надежда оставалась. Если не мог приехать отец, то почему не приехала мама? Что ей помешало? Вдруг она откроет эту тайну? Вдруг это и не тайна вовсе, а объяснение окажется очень простым?

– С чего ты взял, что он был в Барабинске? – спросила мама.

Я открыл семейный альбом, нашел знакомую фотографию и показал ее обратную сторону, где рукой отца было написано: «Моей милой Муське и моему милому сыну Юрику от папки. Барабинск, ноябрь 1941 год».

– Я уже не помню, – сказала мама. – И вообще, какое это имеет значение?

– Имеет, – сказал я. – Как ты можешь не помнить, показала ты меня отцу или не показала?

– Не ездила я, – сказала мама. – Не помню, почему. Наверно, работы было много.

– Ты не работала в это время, мама. Ты меня кормила.

– Отец не звал меня, – сказала мама. – И ты был еще маленький, чтобы с тобой ехать. И вообще, я уже не помню. Отстань от меня! – неожиданно взорвалась мама. – Не слышу я тебя!

Она выдернула наушник и швырнула его на стол.

У меня долго потом звучали в ушах эти ее слова: «Не слышу я тебя!»