– Мог после войны не работать, а инженером его не брали, – тетка Липа поясняет, – но он пошел по рабочей сетке – лишь бы не сидеть дома без дела. Постепенно показал себя, сделал вторую карьеру. Его командировали в Албанию. Тогда мы с албанцами дружили, вместе строили социализм. Хорошее время было. Приезжал отец редко – в семье стало тихо, без ругани. Привозил всякие шмотки, книги. Вон тот ковер – тоже албанский. Да и на южных фруктах-овощах поправил свое здоровье.

– Он был партийным?

– Был. Однажды пришел домой особенно злой и сказал мне: «Не вступай, Липа, никогда в КПСС». Больше ни до, ни после про власть, партию, Сталина ничего не говорил. Тема политики – табу в семье. Видимо, ему доставалось по партийной линии, и взбунтоваться не мог, сдерживался – страх сидел в каждом. Время такое было. Потом Хрущев с албанцами поссорился, стройку свернули, а отца сократили как инвалида. А, может, поругался с кем-то. Характер у него не подарок. С Ромкой так общего языка и не нашел.

– Да, я об этом слышал. Отец от него вспыльчивость наследовал. Я уже помягче.

– В нашем роду был цыган. Все идет от тех корней.

– Настоящий?

– Ты вот тоже на цыганенка иногда похож. Так, говорят, тот предок-цыган в порыве ревности зарезал свою жену, а потом и себя.

– Жуть!

Я ухожу от тетки Липы взволнованный. Оказывается, какой у меня упорный дед был. Несимпатичный, но и уважать есть за что.

Я решаю уточнить у мамы, каким она запомнила своего тестя? Ее рассказ еще больше запутал образ.

После свадьбы мои родители переехали жить к маме в новостройки на севере Ленинграда. Дед Зельман получил от института солидную жилплощадь: молодоженам выделили отдельную комнату. Но отцу в семье тестя и тещи, хотя его и приняли нормально, было неуютно. Типичная история. Поселиться молодой семье в квартире отцовских родителей не представлялось возможным: не было отдельной комнаты – в одной из двух жила Липа, в другой – дед Михаил с бабушкой Клавой. Да и к невестке еврейской национальности отнеслись с большим напряжением. Антисемитами не были, но и такого родства в русской семье еще не случалось. Несмотря на пропагандируемый в Советском Союзе интернационализм, межнациональные браки в восторг старшее поколение не приводили. Бабушка Клава для себя придумала утешительную формулу: «Пусть и не русская, но хорошая евреечка».

Прошло после переезда несколько месяцев. Одним ноябрьским вечером, когда спускаются сумерки, ленинградский мокрый снег лепит в лицо, и на улицу хозяин собаку не выгонит, отец настоял, чтобы они с мамой пошли погулять по Каменному острову. Народу в парке не было. В конце аллеи проявились две фигуры незнакомых мужчин. Шли ковыляющей походкой. Мама напряглась. Когда они подошли ближе, один из мужчин заулыбался: