Давайте посмотрим на то, как истории, включая жизнь Иисуса и рассказанные им притчи, составляют свод правил «если – то», регламентирующих и прощение, и многие другие формы поведения. Первое требование к трансформации группы в адаптивную единицу – определить группу и изолировать ее от остального общества так, чтобы поступки, совершаемые внутри группы и вне ее, могли управляться по-разному. Разумеется, любой, кто знаком с Евангелиями знает, что Иисус требовал абсолютной приверженности, превосходящей не только верность к оставленной религии, но и привязанность к ближайшим родственникам. В качестве одного из многих примеров рассмотрим хорошо известную притчу о талантах, изложенную у Луки (Лк 19:12–27). Иисус рассказывает историю о знатном человеке, который отправился в дальние страны, «чтобы получить себе царство и возвратиться». Те, кто посещал воскресную школу или изучал Библию, знают все о мудрых и глупых слугах, которым хозяин доверил свои богатства на время отлучки. Но можно упустить из виду то, что по возвращении знатный человек требует предать смерти тех, кто в его отсутствие был неверен: «…врагов же моих тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною». Эта сторона христианства – полная противоположность прощению, и она должна быть таковой, чтобы христианская религия могла исполнить свое основное предназначение. Прежде чем сможет появиться группа ревностных приверженцев, необходимо осознать ужасные последствия выхода из нее.

Другое требование заключается в мотивировании поведения тех, кто входит в группу. Борьба за собственную жизнь мотивирует намного сильнее, чем за место в автобусе. Участие в окончательной космической битве добра против зла мотивирует сильнее, чем борьба за собственную жизнь. Евангелия, призывая к должному поведению, не останавливаются ни перед чем – как это может делать только система религиозных верований. По мнению Пейджелс, ессеи и христиане были известны своей склонностью представлять собственные конфликты как борьбу между Богом и сатаной. Влияние этого верования на поведение ярко иллюстрирует правдивая история Иустина, молодого человека, который примерно в 140 году прибыл из Малой Азии в Рим, чтобы утолить свой страстный интерес к философии. В один из дней он с друзьями пришел в амфитеатр смотреть зрелищные гладиаторские бои. Дальше историю продолжает Пейджелс:

Иустин был поражен, увидев посреди этого жестокого развлечения группу преступников, выведенных на растерзание диким зверям. Безмятежная смелость, с которой они встречали свою бесчеловечную казнь, поразила его, особенно когда он узнал, что это были неграмотные христиане, которых римский сенатор Тацит назвал «родом людей, ненавидимых за их мерзости», и чей учитель, Христос, сам «был предан смертной казни прокуратором Понтием Пилатом» примерно век тому назад. Иустин был потрясен до глубины души: он видел группу необразованных людей, на деле достигших того, что Платон и Зенон считали величайшим делом философа – невозмутимого принятия смерти. И вся бравада гладиаторов могла стать всего лишь пародией на этот подвиг. Иустин осознал, что узрел нечто, совершенно превосходившее природу, некое чудо, будто бы этих людей питал великий, но неведомый источник силы. Иустин был бы еще более удивлен, узнай он, что эти христиане смотрели на себя не как на философов, а как на участников космической битвы, как на воителей Божьих, идущих против сатаны. Как позже узнал Иустин, их поразительная непоколебимость проистекала из уверенности в том, что их собственные муки и смерть поистине приближали победу Бога над силами зла, воплощенными и в римских магистратах, которые вынесли им приговор, и в свидетелях, таких, каким был в то мгновение сам Иустин (Pagels 1995, 115).