Люди говорили, он родился слабым, недоношенным. Пастух решил: «Не жилец». Мать-оленуха вылизала его, легла рядом и накормила тёплым и жирным молоком. Но и после этого оленёнок не мог встать на ноги.

И стадо ушло, оставив их с матерью.

– Пропадут, однако, – сказал пастух на исходе третьих суток.

Каково же было его удивление, когда на заре к табуну устало подошла оленуха. К её худому после отёла боку жалось крохотное глазастое существо.

– Белый! – удивился пастух.

– Как снег, – радостно рассмеялся пастушонок.

Материнская любовь и материнское молоко сотворили чудо. Приговорённый к смерти оленёнок стал жить, стал расти и крепнуть. Весною он уж ничем не отличался от своих сверстников, взбрыкивал, носился по тундре; изголодавшись, тыкался мордочкой в материнское вымя.

Шло время. Оленёнок рос. И однажды он услыхал свой голос. Голос был ломкий ещё, но в нём уже погремливал властный басок, и странно, и непривычно чесался лоб. Он как бы набряк какой-то мучительной и сладкой силой. К утру эта сила не убыла, а словно прорвалась и вытекла. А там, где копилась она, был нестерпимый зуд.

Склонившись пить над ручьём, оленёнок увидел тёмный отросток надо лбом и несказанно удивился. Он каждый раз прибегал к ручью, смотрел на отросток, с которым творились дивные дела: сперва он раздвоился, потом начал ветвиться, тяжелеть. Оленёнок горделиво оглянулся на матёрых самцов. Он думал, навсегда останется маленьким, и детство уже прискучило ему. И вот время и природа подарили ему зрелость, и теперь он станет настоящим оленем.

К следующей весне в прекрасном, сильном олене никто бы не узнал того недоношенного заморыша, на которого пастух безнадёжно махнул рукою: «Не жилец!». Он был теперь самым красивым оленем в стаде, самым сильным и статным. И скоро он встретил первую свою любовь.

Однажды, подойдя к ручью, в котором увидал свои смешные когда-то рога, крепко расставил передние ноги, стал цедить сквозь губы холодную сладкую воду, шевеля куцым отростком хвоста.

Бил паут, ныли комары, и тучами вились мошки, олень смахивал их с себя, фыркал и вздрагивал всем телом и снова цедил чудесную влагу ручья, в который уткнулись золотые иглы солнца. Тундра, дожив до лета, цвела, гремела тысячью голосов, ликовала. Неподалёку на озере звенели лебеди, крякали утки, по берегу шныряли, охотясь за леммингами[12], песцы. Пушица щекотала губы. Цвёл ягель, и лунно зеленел мох. Чвиркала пузырями земля, зыбкая, податливая. Дурманно пахло первыми цветами. Один – жёлтый – олень заглотил вместе с родниковой водой, поласкал его языком и зажмурил тёмно-синие глаза. «Как славно!» – подумал он и пожелал, чтоб так продолжалось всегда. В этот день он понял, что жизнь – редкостное, несказанное счастье. До этого он просто жил, ни о чём не задумываясь. Но это было ещё не всё. Судьба преподнесла ему большее...