– Повинуюсь, – без лишних слов подчинился майор.

– Фёдор Лексеич! – проворчал старый ямщик. Видать, с барином не чинился. – Ловко ли с пьянчужкой по кабакам шляться? Майору-то... зазорно поди.

– Майору зазорно, Девкину Федьке в самый раз.

Ревизор сбросил с себя камзол, треуголку, напялил лоснящийся кафтан, заношенную шапчонку, привесил к поясу чернильницу, заложил за ухо перо.

– Я скоро, дядя Матвей! – словно бы виноватясь, пообещал солдату.

– Ххэ! – изумился Рушкин. – Майор солдату решпект делает! Врременаа!

«Этот солдат мне ближе отца родного! Не раз от смерти спасал» – хотел возразить пьянчужке майор, нот лишь усмехнулся:

– Уж не майор, ярыга! Не видишь, что ли?

– Ну, стало, и я не бродяга! Веди! – гаркнул Николка.

Кабак «Сударушка» закрыт на три замка. Но Рушкин с улицы вход миновал. Выдернул доску в заборе, полез в ограду.

– Ишь ты! – втискиваясь в узкий лаз, дивился Девкин. – Ну и пронырь!

– Атаман мест тутошних, сказано же! – самодовольно ухмыльнулся Николка. – До моих чинов дослужишься – тоже вызнаешь.

– Упаси бог! – искренне ужаснулся подобной возможности майор.

– Робеешь? Ну, стало, сроду тебе в чинах не бывать!

Майор шарил по стене зоркими птичьими глазами – дверей, однако, не обнаружил. Ступив на узкую подле стены плаху, Девкин опрокинулся с неё вниз и, упав, набил на лбу шишку. За ним ловко спрыгнул Николка.

– Оступился? Экой тюхтя! Ровно и не майор! – осудил Николка, прижавшись к нижней стене; чьи-то волосатые руки втянули его внутрь. Перед бродяжкой почтительно склонился мордастый, диким заросший волосом кабатчик.

– Алексей Михалычу поклон низкий!

Николка погрозил ему бровями.

– Не бруси! Имя моё забыл, что ль? Живо напомню. Николка я, владыка, стало быть, всех кабаков и помоек.

– Так, так, батюшко, – с готовностью подтвердил кабатчик, ощупывая взглядом незнакомого человека.