– От самого Тобольска шла следом. К сестре в Тару плыву на крестины. Племяш родился, – глядя невинными на Ремеза глазами, частила Домна. – А вы далёко?

– От тебя в другу сторону, – буркнул Ремез.

Казаки ржали, вводя его в большой гнев. А Домна мигом спроворила ужин, велела Турчину открыть бражный лагун.

– Сёмушка, – говорила после, лаская в камышах Ремеза. - Не сердись! Не угодила – одна поплыву. Племянник и впрямь родился... лонись.

Их позвали к костру.

– За казака хлебосольного, за Домиана, – поднял чару Турчин.

– Морока мне с этим казаком, – проворчал Ремез.

Казаки прыскали в кулак, отмалчивались. Наскучило им тяжёлое молчание Ремеза.

– Морока, верно, – глядя на лебедей, тянущих к дальнему озеру, поддержал Турчин. – Ежели дозволишь, я помаюсь. Отдай Доминиана в подручные!

– Нужон ты мне! – рассердилась Домна и придвинулась к Ремезу.

Лебеди сделали круг и сели у берега.

– Стрельнуть, что ли? – обсасывая хрящик, предложил Турчин.

– Токо тронь их, убивец! – Домна выхватила у него ружьё, отбежала. – Тут и закопаем!

– Ладно, закапывай. Мне всё едино, где лежать.

Турчина задела её строптивость, ничьих угроз не терпел. Он поднялся и пошёл на неё грудью, сплёвывая рыбные от головы косточки.

Домна увернулась и бросила ружьё в реку.

- Ныряй сама за ним! Ишь разатаманилась! Нам безоружным тут рисково! – закричал на неё Ремез.

– Ладно, Ульяныч! Достану сам! – Турчин побежал к реке, но Домна опередила. Через минуту вынырнула с ружьём и, рассердясь на Ремеза, отвязала свой челнок.

– Куда заспешила на ночь глядя?

– Сказала, в Тару, на крестины. Хошь, поплыви со мной, – предложила насмешливо.