Профессор затянулся так, что огонь всё же добежал по бикфордову шнуру сигареты до его губ, он отшвырнул вспыхнувший окурок и рассердился.

– Новые слова… Мы не придумываем, мы просто находим их. В себе и для себя. Потому что они есть и были. Всегда. Потому что они – Его. И время тут ни при чем. Время – это частность, Ему оно неинтересно… И твои «новые слова» – они для Него не новые, а следующие. Вот что Ему важно – порядок слов. Текст! Найти следующее слово – вот задача! Как в спирали ДНК! – Профессор шарахнул кулаком по столу. – То, что я нашёл в двадцать два года, – именно нашёл, просто натолкнулся, как идиот, как щенок на помойке! – вовсе не следующее слово. А – преждевременное. Даже хуже! Оно лишнее! И все мои сорок человек просто толкут воду в ступе. Едят меня поедом и толкут воду! Да еще требуют, чтоб я не пил водку!

Sex

Sex

Профессор снова шарахнул кулаком по столу. Он был в ярости. Руки его тряслись, он побледнел, оскалил зубы и, рыча, попытался вскочить. Но Августа повисла на нём, обвила его руками, прижалась грудью, закинула ногу ему на колени. А его колотило, трясло от ярости. Нет, она не испугалась. На секунду вышел из тени официант. Они переглянулись, Августа отпустила его взглядом. Она порадовалась сумраку в зале и тому, что музыка играла и танцевальная площадка светилась, правда, уже оранжевым. Танцы отвлекли посетителей с соседних столов, и некому было заметить грохот падающего стула, который Профессор успел лягнуть. Официант поднял стул и снова исчез.

Августа чувствовала, как затихает волна ярости, как судорога гнева растворяется в тепле, во мраке, в нежности, в совпавшем дыхании, в объятии. Вот что: она была счастлива. И еще: она была довольна. Сейчас этот седой, тощий пьяница принадлежал только ей.

Объятие длилось, Профессор не сопротивлялся, он тоже обнял Августу. Вдруг она рассмеялась, беззвучно, а он, её любимый, возможно решил, что она рыдает. Как бы ни так! Она вспомнила (ей хватило времени) телефильм о приматах, о человекообразных обезьянах, у которых самки первыми придумали спать с самцами животом к животу и глядя друг другу в глаза. Самцы этой породы были гневливы, легко впадали в ярость. И, предчувствуя такую вспышку, самки повисали на своих избранниках, смотрели в глаза, обнимали всеми четырьмя руками, прижимались животом, укладывали с собою в постель. Диктор в фильме объяснил, что эти обезьяны – единственные в дикой природе животные – занимаются сексом не только чтобы продолжить род, «но и в практически-социальных целях». Однако по лицам обезьян, самцов и самок, было очевидно, что они по-человечески счастливы – и всё…