– Чаю хочется, – сказала Августа.

Профессор отпустил её. И позвал официанта.

Время

Время

Они тихо сидели рядом, плечом к плечу, бедром к бедру, колено к колену, и каждый занимался своим делом. Он сворачивал сигарету, она мешала сахар в чашке с чаем. Ей хотелось сладкого и горячего. А он не знал, чего ему хочется. Он хотел вот так сидеть рядом с этой, завоёванной им неизвестно зачем и не понятно как, большеглазой и светлоглазой, всегда готовой заплакать, красивой и растрёпанной, наивной, хотя и хитрой, загадочной и совершенно своей женщиной. И не обращать на неё внимания. Заниматься своим делом, всё равно каким. Но он и так сидел рядом с этой женщиной. Сейчас. А потом… Потом всё как-нибудь обойдётся. На то ведь и время. Необъективная реальность, данная нам в ощущениях…

– Да, – Профессор словно продолжил академический диспут, – опыт подсказывает, что время – не универсальный закон вселенной, его, вообще-то, всё равно что нет. Время существует только в нашем частном случае, на нашем трехмерном уровне в качестве четвертого измерения; поэтому нам и кажется, что мы в нем летим. Время – атрибут биологической жизни, оно очерчивает наше сознание, мы, живые организмы, его рабы…

– Поэтому ты и выстрелил в себя, – совершенно спокойно, похлюпывая чаем, сообщила Августа. – Чтобы выскочить из рабства. Попробуй вспомнить, после выстрела ты превратился в точку света?.. Ну вот. Потом и она гаснет. А дальше, говорят, летишь в расширяющийся тоннель, ведущий к свету. Летел?.. Я только до светящейся точки добиралась. Дважды, и не по своей воле.

Профессор глянул на Августу внимательно и быстро, не то чтобы с удивлением, но принимая к сведению. И спросил:

– А ты догадываешься, что же такое свет? Поток энергии и информации. Даже не поток, раз мы допускаем, что время – это частность и его вообще-то нет. Свет – не поток, а кристалл. Константа… Вообще говоря – Бог. Это я тебе как физик говорю. Как доктор наук и академик пяти академий. И тогда совершенно понятно, что такое сверхпроводимость.

– Хорошо, – согласилась Августа. – А стрелялся-то ты почему?

Она отодвинула пустую чашку, твердо поставила локоть на стол, легла щекой на ладонь и оглянулась, чтобы посмотреть на своего профессора. Он кутался в дым и не хотел отвечать взглядом на взгляд.

– Я стрелялся… – Он как будто пытался честно припомнить: – Я стрелялся, красота моя ненаглядная, потому что мне вот здесь что-то мешало. Именно здесь, где теперь дырка. Я так себе не нравился, я так хотел закончить это безобразие… Что-то исправить. Отстрелить лишнее. Пусть даже это лишнее – я сам… Пускай бы только Он остался… И когда выстрелил, то, знаешь, попал во что-то действительно лишнее. Без метафизики. Пуля вошла не глубоко и попала как раз туда, где у меня оказалось «незлокачественное новообразование». Так потом объяснили врачи. В результате, когда дырку почистили, я стал лучше слышать и различать цвета.