Он лежит на полу в камере. Вытягивает пальцы, пробует ими пошевелить. Они толстые как сардельки. Одежда насквозь промокла от воды, крови и, наверное, мочи. В камере стоит смрад. Он спал.

— Но помилуйте, — мягко говорит голос, — вы умный человек, и прекрасно понимаете, что во всем этом нет никакой необходимости. Вы можете прекратить это в любой момент. Стоит сказать лишь слово. Надо ли устраивать бучу из-за какой-то ничтожной подписи? Она в действительности не так и важна. Проблема в том, что мои коллеги не настолько понимающие люди, как я. Я и так прилагаю все силы, чтобы их урезонить, и надеюсь, вы это оценили, но боюсь, не смогу продолжать в том же духе слишком долго. Давайте-ка еще раз взглянем на этот несчастный документ. Я просто понять не могу, против чего вам тут возражать. Бродская уже во всем созналась. Ей так не терпелось облегчить душу, что мы не успевали записывать. Русов все подтвердил. Позже мы устроим вам с ним очную ставку, хотя это, конечно, расстроит такого приличного человека, как Русов. Но факт в том — и почему его не признать? — что вы были глиной в руках Бродской. Это ведь она все задумала, правда? Мы только просим признать ваш вклад в это дело, а он, давайте взглянем правде в глаза, вовсе не такой значительный. Как только все окажется на бумаге, скрепленное вашей подписью, для вас все станет намного легче.

Большая часть показаний, как вам известно, у нас уже есть, ведь вы их читали. Но все еще остаются некоторые детали, требующие уточнения. Ох уж эта Бродская! Не стану говорить, что я о ней думаю, поскольку ей это вряд ли польстит. Вы не виноваты, что попались к ней на удочку. Вам нужно лишь признать свою роль в этом, а она, будем говорить откровенно, весьма ничтожна, и тогда мы сможем начать подчищать последствия этого грязного дела. Я смогу пойти домой, вы сможете спать по ночам, и в целом все начнет выглядеть значительно лучше.

Слова барабанят вокруг Андрея, как капли дождя. Он думал, что все еще лежит на полу в камере, но похоже, он здесь, стоит перед столом Дмитриева. Охранники на этот раз подвели его намного ближе к нему. Свет бьет ему в лицо, слепит глаза.

Дмитриев достает папиросу из лежащей перед ним пачки, закуривает и с наслаждением выпускает дым.

— Простите, так грубо с моей стороны. Вы курите?

Андрей смотрит прямо перед собой. Теперь он его знает. Если он заговорит, Дмитриев на чем-нибудь его поймает. Поначалу Андрей пытался изложить историю лечения Юры Волкова со своей точки зрения, но вскоре понял, что никого из его следователей она не интересует. Факты вызывали у них раздражение, которое приводило к лишним побоям. Костя был прав: ничего не говори, ничего не подписывай, отрицай каждое слово, которое они пытаются тебе приписать.