Но выбирать было не из чего – другого пути к власти у нее для Кобы не было. Сталь не питала никаких иллюзий, хорошо понимала, что люди, которых она брала к себе в постель, которым разрешала себя любить и ласкать, которым сама объяснялась в любви, обречены. Ревность делала Сталина не просто жестоким, но и необычайно изобретательным, терпеливым. Словно хороший охотник, он мог ждать годы и годы, но и Сталь и он, оба равно знали, что добыча никуда не уйдет. И она не уходила: его враги гибли в автомобильных авариях и на операционном столе, под трамваем, от яда, от пули наемного убийцы, позднее он просто вносил их в списки НКВД и с наслаждением по многу месяцев следил, как их пытают, лишь затем давал санкцию на расстрел. Даже в тридцатые, даже в пятидесятые годы, когда она с ним уже давным-давно рассталась и оба они были стариками, он, помня их всех, продолжал убивать ее любовников, а если кто-то, подобно Свердлову, ускользал, умирал в своей постели, без жалости расправлялся с его родными.

Тем не менее, угрызения совести посещали де Сталь редко; да, она знала, что ведет людей, которые ее любят, на заклание, спит с ними только затем, чтобы Сталин потом их убил, и всё равно, стоило любому из них оказаться в ее постели, она любила его, страстно его любила, у нее вообще был удивительный дар любви, так что основания ревновать у Сталина, конечно, были. Она же, как раньше с молодыми народниками, считала, что, что бы ни было дальше, познав ее любовь, они не напрасно прожили жизнь и не должны роптать. Больше ее беспокоил сам Сталин; она понимала, что в этой ненависти он быстро сгорит, ни один человек не сумеет жить в таком напряжении год за годом, и чтобы помочь ему, дать восстановить силы, ввела скоро своего рода премии; разобраться в них было не сложно: убрав очередного соперника и тем подтвердив права на нее, Сталин в награду на неделю ее получал. Они ехали в один из правительственных санаториев в Ялту или на его любимую Рицу, чаще же, отгородившись от всего мира, обо всём забыв, просто запирались на подмосковной даче в Кунцево.

Система работала без сбоя, и буквально в пять-шесть лет де Сталь проложила ему путь к самым вершинам власти. Срыв был лишь раз. В двадцать седьмом году у нее почти месяц был бурный роман с Троцким, единственным, кто еще представлял для Сталина опасность; к тому времени, когда пришла пора с ним рвать, она вдруг почувствовала, что не на шутку Львом увлечена и не хочет, чтобы Коба его убивал. Конечно, Троцкий мешал Сталину, очень ему мешал, поэтому она и легла с Троцким в постель, но сейчас она хотела, чтобы Сталин сохранил Льву жизнь, избавился от него как-нибудь по-другому. Она видела, что говорить об этом со Сталиным глупо, да и опасно, он бы никогда ее не понял, и, спохватившись, стала делать вид, что с Троцким у нее ничего серьезного, просто легкий флирт; на самом деле она тогда была от него беременна, даже думала родить, и избавилась от ребенка лишь в последний момент, понимая, что Коба так и так его прикончит.