Добрый старик вспомнил, что сам был молод, что Бурмин — наследник княгини Солоухиной, и вздохнул:

— Эх, господа. Молодость-молодость… Запомните же мою доброту, когда сами состаритесь, и будьте тоже добры к молодым дуракам. Вы простите, дорогой Облаков, мы ненадолго покинем это собрание. Пламенный рыцарь похищает меня ради прекрасной дамы.

Мари, до которой долетели эти слова, обернулась. Она была ни жива ни мертва.

Облаков глаз не мог отвести от своей жены. Ей точно в лицо плеснули из ведра. На миг оно утратило все краски.

Облаков был совершенно сбит с толку, заставил себя отвернуться:

— Бурмин, ты что, в лучших полковых традициях решил умыкнуть девицу?

Губернатор убрал платок:

— Дружочки, ей-богу. Я никому не судья. Откровенно скажу. Крестьянки так крестьянки. Всё лучше, чем ездить к девкам, а потом нехорошо болеть.

— Так мы можем это сделать в твоём кабинете, Николя? — перебил болтливого старика Бурмин.

— Конечно, конечно. Прошу.

— Речь о небольшой записке к заседателю.

— Тебе ничего не нужно мне объяснять, — мягко улыбнулся Облаков. Проводил их в кабинет, показал, где взять бумагу, перья, чернила, и вернулся к гостям. Взглядом сразу нашёл в толпе Мари.

Она говорила с какой-то дамой и выглядела совершенно обычной. Облаков смотрел на её затылок, смотрел, как покачиваются её серьги, как сжимают веер руки, и чувствовал, как внутри него куполом поднимается что-то тяжёлое и тёмное, но всё же надеялся, что у всего простое объяснение: «Это грязно, про крестьянок и болезнь, она шокировалась, вот и всё», — когда к нему с фланга зашла, шумя платьем, княгиня Несвицкая.

Генерал был не первой остановкой для княгини этим вечером.

К Облаковым съехались все.

Княгиня заметила всех, кого надо было. Все нужные выводы составила. Дел предстояло много. Начать она решила с Шишкиной.

— Моя дорогая! — ласково приобняла. — Как вы авантажны сегодня!

А на ухо шепнула: «Я рада, что мой совет вам пригодился. В нашем с вами возрасте опасно прослыть смешной». И, оставив Шишкину бледнеть, полетела дальше.

Присела рядом с госпожой Вельде.

— Какой очаровательный оттенок! Я гляжу на платья ваших дочерей и не устаю любоваться.