В шандалах оплывали последние огарки. Гости разъехались, хозяева ушли спать. За окнами начинало сереть утро. Высокий красивый лакей обходил вокруг разорённого стола. Собирал и укладывал серебряные приборы, чтобы отнести в мойку. Взял бокал с недопитым вином. Подержал. Посмотрел на свет. Поднял, как бы приветствуя кого-то. Поставил на стол.

— Не допьёшь? — спросил женский голос.

Лакей надменно приподнял брови, всё так же занимаясь своим делом:

— Объедки — для свиней.

Горничная девка Анфиса зачарованно смотрела на него. Он так был красив! Красивей молодого графа. Вот кому бы графом быть. Хорош был бы — хоть в мундире, хоть во фраке. А родился холопом, рабом — и хоть тресни.

— А мы не свиньи разве? — спросила.

— Про вас, Анфиса Пална, не знаю. А я сам решаю, кем мне быть.

— Лакеем, — поддела она.

Он невозмутимо укладывал вилки, ножи. Бережно. Чего ж колотить да царапать.

— Сейчас лакеем. Потом — посмотрим.

Чтобы вилка не стукнула вилку. Когда-нибудь это будет его серебро.

Анфиса подошла. Обняла его:

— Гордый ты, Яша. Ох, гордый. Не доведёт тебя гордость до добра.

Прильнула, схватила рукой между ног, зашептала:

— Знать надо своё место, Яша.

Он одним движением сдвинул тарелки. Подсадил её на стол, задрал подол. Анфиса запрокинулась, выгнулась. Тарелки, бокалы тоненько отзывались на каждый толчок. Анфиса застонала. Восторг от того, что делают они это на барском столе, добавлял остроты её наслаждению.

Дверь хрустнула. Груша вскочила. Смахнула себя с печи. Они были ещё снаружи. Много. Бросила взгляд на детей. Спят.

Бросилась в сени.

Дверь крякнула. Их было с полдюжины, не меньше.