Он ей не верил.

Через несколько минут Завьер пришел в себя, ощутив, что его тестикулы обмякли, ляжки увлажнились, ей на груди стекает слюна, а ее руки сжимают ему голову. Он давно позабыл и ее тело, и ее манеру после оргазма сонно сворачиваться калачиком и ровно дышать. Ему почудилось, что их тела внезапно вновь обрели упругость и запах тех, кем были когда-то, словно они снова помолодели. В животе зашебуршилась та же противная тревога. Старая опасливость. Как когда-то он едва сдерживался, чтобы не дать деру.

Ее взрывы ярости. Ее сволочной характер. Как-то раз, после того как она минут десять орала на Персемони, когда девушка ей возразила. Дез’ре обозвала ее мать шлюхой. Тогда Персемони щелкнула пальцами, и кипевший на плите горшок с апельсиновым мармеладом подскочил и опрокинулся Дез’ре на грудь, забрызгав платье и шею раскаленным сиропом. Все присутствовавшие оторопело замерли. Дез’ре отодрала горячую ткань от кожи, не обращая внимания на боль. После чего схватила обожженной рукой дрожавшую от ярости Персемони за подбородок. «Сегодня ты пережила свой звездный час, который уже не повторится», — сказала она. И в тот вечер все блюда готовились в честь Персемони.

Он начал потихоньку отползать от уснувшей Дез’ре. Та тихо запротестовала сквозь сон, предвечерний свет окрасил пурпуром ее локти, колени и тени под подбородком. Он отполз еще дальше, трава вокруг тюфяка топорщилась и кололась. Из пола выбились стебли с красными физалисами. Он вроде бы не просил, чтобы их секс сопровождался столь слащавой мишурой. Или это для нее? Ее запах заполнил всю комнату.

Когда она объявила его своим преемником, он думал лишь о том, что отныне остался с ней один на один. Он был в восторге. И в отчаянии. Он решил стараться изо всех сил. Когда-то он ее любил. Но нет, он ошибался. «Так когда ты съедешь?» — спросила она.

Он был ошарашен, уязвлен — и почувствовал облегчение. Мысль, что он стоял у нее на пути — она туго обвила его кольцом своего тела, — была ему невыносима. Он ушел до наступления ночи. И, вернувшись в дом матери, почувствовал себя слабым и крошечным, хотя оказался слишком длинным для спального тюфяка, будто пережил долгий удивительный ураган.

Дез’ре открыла глаза и тронула его за плечо. Он силился дышать как можно ровнее.

— Завьер?

Если он бы выразился неправильно, их склеенные отношения вмиг разбились бы вдребезги.

— Малыш, что случилось?

Он впился пальцами в траву.

— Что такое?

— Почему ты заставляла всех нас так бояться?