Но она выскользнула из ловушки, пробежала мимо коробок с консервами, стараясь не прикасаться к ним, словно они таили в себе какую-то опасность. Куда ей деваться? Комнатка стала еще тесней.

Наконец Андонис поймал Вангелию. Она закричала и отвернулась от него. Но он крепко сжимал ее, словно пытался выдавить из ее тела новую зародившуюся жизнь. Она отстранила его лицо, как тяжелый камень, который вот-вот придавит ее…

— Я хочу ребенка и сохраню его.

— А я не хочу.

На шее у него вздулись вены толщиной с веревку. Зубы были угрожающе оскалены. Вангелия пыталась ослабить сдавливающие ее тиски, вырваться из этих опасных объятий: они могут повредить ей. Андонис тем временем старался запихнуть ей в рот таблетки, но она сжала губы и заслонилась от него ладонью. Вдруг руки его заскользили по ее телу.

— Не прикасайся ко мне! — закричала она. — Не трогай меня…

Он нежно гладил ее по волосам, просил как можно ласковей помочь ему — ведь и в ее интересах покончить поскорей с этой историей.

— Почему ты смотришь на меня с такой ненавистью? Я люблю тебя. У меня нет в жизни ничего и никого, кроме тебя. Помоги мне.

— Нет, я хочу ребенка.

Он подвел ее к кровати.

— Сядь, поговорим.

Но Вангелия ничего не слышала. Взгляд ее был прикован к полу, она мяла в руках носовой платок.

— Послушай, Вангелия! Для того чтобы преуспеть в торговле, надо примириться с мыслью, что можно попасть в тюрьму. Иначе не развернешься в этом мире, где все построено на обмане. Если у тебя есть ребенок, ты о нем думаешь постоянно, ты связан по рукам и ногам, ни на что не можешь решиться. И на всю жизнь остаешься жалким торговым агентом, бегающим с тяжелым портфелем. Вот, например, те, кто занимается революционной деятельностью, должны примириться с мыслью, что им, может быть, придется пожертвовать всем, возможно даже своей жизнью.

— А разве такие люди не имеют детей? Если они и примиряются…

— Это, Вангелия, другое дело. Все, кто погибает во имя революции, знают, что их дети будут ими гордиться, а про меня скажут: «Подох за долги в тюрьме». Хоть я никого не обокрал.

— Почему тогда тебе не вернуться к революционной работе? А я бы сохранила ребенка.

Андонис замер: какой-то шум послышался за стеной в комнате у Статиса. Точно кто-то постучал в стену, точно передвинули стул. Вангелия тоже насторожилась.

— Что это?

— Ничего. Статиса в это время не бывает дома.

— Вроде там есть кто-то.