— С моей помощью ты станешь со временем полновластным хозяином, — сказал Андонис Евтихису и объяснил, что настоящий предприниматель должен иметь собственные средства производства.

— Тебя послушаешь, вконец спятишь! — воскликнул Евтихис, охмелев от радости. Целыми днями он следил за порядком в мастерской, подсчитывал что-то, а при всяком удобном случае бросал рабочим: «Посмеялись, и хватит», — пусть они не забывают, кто здесь хозяин.

Вечером Андонис приходил к себе усталый, и, когда Вангелии не было дома — где это она с Измини вечно пропадает? — он приносил в цех стул и садился в углу. Положив портфель на колени, он наблюдал за рабочими. Дело спорилось… Опытные руки мастеров двигались слаженно, уверенно, глаза и нервы контролировали, направляли их. Вот эта энергия не зря расходуется. Нет ничего более ценного и святого, чем пот, сверкающий на лицах тружеников. Все в мире — плоды труда, затраченного и не вознагражденного полностью труда. Был ли когда-нибудь на свете хоть один уважаемый человек, который бы не работал?

Заказы Андонис получил у Спироса Иоаннидиса. Несколько дней назад он зашел к нему узнать о своих старых векселях. Между прочим, Спирос сказал, что производственная мощность их текстильной фабрики, не справляющейся последнее время со своими обязательствами, не удовлетворяет фирму. И Андонис, тотчас воспользовавшись удобным моментом, предложил загрузить работой мастерскую его приятеля. Он договорился обо всем детально с Буфасом и Клио, и через несколько дней Евтихис поставил свою подпись на договорах. Привезли пряжу, и дело пошло. Заказы были выгодные, хоть и получили они их через вторые руки. Андонису же казалось, что теперь, когда он тесно связан со Спиросом, тому будет трудней опротестовать векселя. Впрочем, кто знает, все можно ожидать. Консервы, загромождавшие комнату, временно были забыты, но когда-нибудь он их все же продаст; при наличии яркой этикетки ничего не пропадает. Погибает лишь то, что не имеет вывески: как тут определить ценность товара? «Вот и со мной происходит нечто подобное», — с грустью подумал Андонис. Станки ритмично постукивали, рабочие трудились. Скоро они кончат, и придет другая смена. Теперь шум не прекращался весь день, только ночью отдыхали машины. Соседи возмущались пуще прежнего, но Евтихис нашел выход. Больше всех изводил его старик, что жил на соседнем дворе. «Я стал психом! — кричал он. — Меня отправят в сумасшедший дом!» Однажды Евтихис сказал ему: «У тебя, кажется, сын безработный… Это ведь он распевает жалобные песни. Мне тошно его слушать. Пусть придет ко мне — я дам ему работу». И с тех пор соседи замолчали, потому что старик им и пикнуть не давал: «Кто пристанет к Евтихису, будет иметь дело со мной». Его сын, верзила с курчавыми волосами, оказался толковым парнем, он теперь смотрел преданными глазами на Евтихиса и больше не пел.