В полдень Измини вернулась домой без сил. Этим летом от зноя нечем дышать, над городом стоит марево, шаги оставляют отпечатки на размягченном асфальте, солнце слепит глаза. Улица превратилась в огненную реку, нигде нет тени, и стены домов кажутся то розовыми, то желтыми, то голубыми. Жаждешь хоть капли влаги, чтобы избавиться наконец от кома в горле, затрудняющего дыхание. Тысячи забот, бесконечные предосторожности, рой страхов, витающих вокруг, омрачают дневной свет… Холодный пот то и дело выступает на лбу, и на глаза навертываются слезы. Теперь существует не только замораживающая неумолимая опасность. Домик в Холаргосе ждет, а Ангелос до сих пор колеблется. «Я тебя не понимаю», — сказала ему позавчера рассерженная Измини. И он не знал, что ей ответить. Он отер пот с лица, бросил взгляд на нерешенные задачи и отпил тепловатой воды из кувшина.

В тенистом уголке двора, у стены, сидели на земле рабочие ткацкой мастерской. У некоторых глаза были закрыты — так полней они наслаждались отдыхом. Измини поздоровалась с ними, кое-кто кивнул ей в ответ. Все как будто было спокойно. Она вздохнула с облегчением и пошла к себе. Взяв корзину с выстиранным бельем, быстро поднялась на террасу. У нее не хватило терпения развесить простыни, чтобы скрыть дверь чулана. Никто ее не видит: все спят, ставни кругом притворены.

Ангелос решал геометрические задачи. Он сидел, обнаженный до пояса, вспотевший; в глазах были смятение и усталость. Каморка находилась на самом солнцепеке.

— Хорошо, что ты пришла, — сказал он.

— Ты решил? Ну как, поедем в Холаргос?

— Я об этом не думал. Мне нужна одна книга и немного бумаги.

— А как же домик, где нас ждут? Ты должен подумать. На сегодня это самая важная задача из всех, что тебе надо решить.

— Я изучал ее со всех сторон.

— И что?

— Решение, которое ты предлагаешь, лишь оттяжка, тупик. Вскоре опять наступит кризис. Искусственным путем не решишь задачу…

Измини расплакалась, уткнувшись лицом в подушку.

— Слова, одни слова… Мы губим нашу жизнь. Ну, что тебя останавливает? Разве здесь тебе не страшно? Что ты делал все эти годы? Это не жизнь, ты сам себя обманывал. Ты ничего не делал, только дрожал и терзался. Ты должен понять, твое решение — это гибель, да, верная гибель.

— Разве я сам не знаю? Об этом я размышляю уже не один год.

Он протянул руку, чтобы погладить ее по волосам.

— Не прикасайся ко мне, — закричала, вскочив, Измини.

— Успокойся, беда пока еще не стряслась.

— Мне не нужны утешения, мнимые надежды. Ты идешь на верную гибель. Беда стряслась много лет назад. Когда твой отец рассказывал нам о встречах с тобой, он говорил, что ты, конечно, не живешь взаперти, ведь это было бы самым тяжким для тебя наказанием. «А если вы ошибаетесь?» — спросила я его как-то раз. «Тогда я сам, если бы мог, выпустил его на волю, пусть даже его арестуют», — ответил он.