Андонис запнулся: продолжение было излишне. Он вспомнил, что держит в руке портфель и что время бежит.

— Главное — жить своими идеалами, — проговорила хрупкая девушка. — Я была разбита параличом. Десять лет в постели… Но я все время играла на простынях, как на рояле. Я разучивала пьесы, хотя никогда не слышала их… Когда я встану, твердила я, то все их сыграю по-настоящему.

— А теперь?

— Через месяц я дам концерт… Вы придете?

— Непременно.

Андонису стало стыдно. Он подошел к двери, но девушка со спокойной улыбкой остановила его.

— И вы можете найти, — тихо сказала она, — свой интерес в жизни… И тогда для вас что-то одно станет главным, самым ценным… Вы же не калека, вам не нужно прикладывать столько сил…

Андонис не осмелился больше даже взглянуть на нее. Он пробормотал, как восторгается ее игрой, но девушка ответила, что ей безразличен конечный результат, она наслаждается самой игрой…

— А чем вы занимаетесь? — спросила она.

— Я торговый агент, всего-навсего торговый агент. Белье, галстуки, духи, платья. Не думаю, чтобы вас это интересовало, — сказал он, открывая дверь. — Прежде я занимался также распространением блестящих идей. Все в рассрочку…

— Можно мне посмотреть?

— Не стоит. Дешевка, одна дешевка. До свидания.

Он стремглав сбежал по лестнице и очутился опять на улице. Что же будет в конце концов с этими улицами, которым нет конца? Время, автобус, сдача, телефонный звонок, газета. Разве можно оставаться таким же, когда все кругом меняется? О чем пишут в приложениях к газете? Из-за деревьев улица кажется еще более тесной и густо населенной. Вангелия ушла из дому, как гонимое всеми животное, которое прячется в лесную чащу, чтобы воспроизвести потомство. «Я был для нее опасен, и, как она сама мне объявила, она лишила меня кредита. Она хотела спасти ребенка от отца». Если бы он разыскал Вангелию, он рассказал бы ей, чем кончилась история с Евтихисом и Тодоросом. «Все это знакомо, хорошо знакомо!.. Помнишь, я тебе рассказывал, как я ушел со службы в фирме? Тодорос пытался меня унизить, оскорбить. Он напомнил мне о долгах, неоплаченных векселях и ордерах на арест. Слишком многого потребовал он от меня. Он решил уволить из мастерской двух человек, а остальным сократить жалованье. „Иначе уходи сам, мы в тебе не нуждаемся. Так теперь делают всюду“. За кого же они меня приняли?»

Он остановился, чтобы спокойно обдумать все. До сих пор ему это не удалось сделать. Он смотрел по сторонам на светящиеся рекламы, которые только что начали загораться в сероватом сумраке. У народа, всего этого народа, есть имя, история, он связан определенной системой взаимоотношений, он без устали шагает по улицам. «Я всегда оказывался отстающим, как вечный подмастерье, который так никогда и не узнал, был он близок к успеху или к неудаче. До сих пор не могу я понять, когда улетел от меня волшебный ветер, который именуется временем. Он, как эфир, проскользнул у меня меж пальцев. Исчез. И от леденящего порыва этого ветра меня сковало оцепенение. Я не успел схватить его рукой, и, даже когда мне казалось, что я ловлю его, он ускользал от меня».