К нему подбежал Фанис.

— Если собираются увольнять Эльпиду, прошу вас, лучше меня…

Рабочие опять окружили Андониса, и он предпочел проскользнуть в цех. Тогда они снова подошли к окнам мастерской и услышали, как Тодорос и Евтихис набросились на Андониса.

— Ты виноват и теперь сам выкручивайся.

Разговор, наверно, принял серьезный оборот, так как они перестали кричать и перешли на шепот.

Вдруг Андонис заговорил громко:

— Довольно! Я не могу сделать то, что вы от меня требуете… Это невозможно… Если вы настаиваете, я ухожу совсем из мастерской.

Но те двое, по-видимому, продолжали настаивать, потому что вскоре Андонис решительно заявил:

— Я ухожу, конец нашему сотрудничеству… Вангелия, Вангелия, наконец я свободен! — С этими словами он распахнул дверь в свою комнату, чтобы сообщить Вангелии важную новость, но Вангелии там не оказалось…

Три дня уже они трудились голодные. Пришли к концу хлеб, сигареты, кофе. У Ангелоса был жар.

— Я должен во что бы то ни стало кончить, — говорил он и опять принимался вычерчивать линии, расставлять какие-то знаки и цифры.

Измини, молчаливая, измученная, сидела рядом с ним. Она проводила здесь целые дни. Уходила к себе поздней ночью и возвращалась, как только рассветало. Хорошо хоть была вода. Рука Ангелоса иногда дрожала, но линии все равно получались ровные. «Мало любить свое прошлое, надо еще больше любить будущее. Столько лет я не думал о том, что существует завтра. Существует для всего мира, а также для каждого человека в отдельности. Это завтра — лучшее, что есть у меня. Человечество в целом нашло решение своей проблемы. Остается добиться того же нам, некоторым отставшим». Губы у него задрожали, плечи судорожно передернулись, рука быстро забегала по бумаге. Он провел последнюю линию. Внизу написал: «Афины, 19…» Постоял несколько минут, глядя на Измини, на крыши домов — крыши, знакомые с оккупации, с того самого утра, — и четко вывел свою подпись.

— Я кончил! — воскликнул он, целуя Измини.

А потом распахнул настежь окно.

Каждое утро Андонис, жалкий и сиротливый, отправлялся в путь с портфелем, набитым всевозможными образцами, и соблазнял товаром своих старых клиентов. Ткацкая мастерская работала, но он даже не заглядывал туда. Вангелии не было уже целую неделю, и он не знал, где она и увидит ли он ее когда-нибудь. Как и прежде, он шагал по афинским улицам и смешивался с толпой.

Но вот он уверенно звонит в дверь. Позавчера он приходил в этот дом, и ему удалось сбыть галстуки и одеколон. Звуки рояля беспрерывно доносятся из соседней квартиры.

— Представляю, госпожа, как это вас раздражает, — сказал он с притворным сочувствием своей клиентке. Получив десять драхм за галстуки, он спросил с неожиданным интересом: — А что там играют?