— Эльпида! — позвал Евтихис, не надеясь, что та отзовется.

Но Эльпида даже подошла к нему. Странно!

— Ты что, Евтихис?

— Почему ты это сделала? — тихо спросил он. — Есть у меня человек ближе тебя? Даже моя мать…

— Так нужно было, — ответила она.

— Почему? Я что-то не понимаю.

— Когда-нибудь, Евтихис, это должно было случиться. Ты всегда старался опекать меня. Мы никогда не разговаривали серьезно… Иногда я чувствовала, что ты заботишься обо мне в память о Костисе… Я не хотела жить за счет моего покойного брата. Последнее время я работала и стала рассуждать иначе…

— Но я заботился о тебе, — сказал он очень серьезно, — только потому, что любил тебя… Это правда, поверь мне. Только ради тебя самой!

— Спасибо тебе… Теперь уже не надо…

— Мы будем опять друзьями?

— Да, — ответила Эльпида. — Мы не переставали быть друзьями.

Вдруг Евтихис вскочил: по двору шел Тодорос.

— Что здесь творится? Вы распустили рабочих?

Евтихис в нескольких словах рассказал ему о положении дел в мастерской, и Тодорос раскричался.

— Я вас всех увольняю. Катитесь отсюда…

Должно быть, он пошумел лишь для порядка. Евтихис провел его в цех и закрыл дверь, чтобы поговорить серьезно.

Но Тодорос, как видно, не на шутку разозлился. Он снова стал кричать, что вложил большую часть капиталов в это предприятие и имеет полное право знать, что здесь происходит. Евтихис чертыхался, побросал на пол какие-то инструменты, даже чуть не запустил Тодоросу в голову гаечным ключом, но вовремя одумался: ведь куда лучше договориться обо всем по-хорошему, без кровопролития.

Когда вернулся Андонис, рабочие, стоя под окнами, прислушивались к крикам в цехе.

— Толстяк хочет всех нас выгнать, — окружив Андониса, сообщили они ему. В их глазах он прочел настойчивое требование, а их горячее дыхание обжигало ему лицо. Это была давно знакомая картина, оживившая у него в памяти много воспоминаний.

— Ну, ладно, ладно. Успокойтесь, — сказал Андонис и отошел в сторону, словно хотел собраться с мыслями.