— Ага, няшный, как солист «SHINee». У них новый клип вышел. Он прямо как птица там. Ты же любишь.

— Где птица? Почему я не видела?

Камыла вдруг заржала.

— Зацени, ахха-ха, пять баллов же.

В Тиктоке изнывающий от смеха голос Стрелкова произнес: «Скажи, ворон-птица, отчего живешь ты на белом свете триста лет?» На экране черный попугай потешно задергал шеей под «Another One Bites the Dust». «А там, что бог даст», — упиваясь рифмой из Пушкина, комментировал Стрелков. На голове попугая красовалась нашлепка — невозмутимое лицо Пугача. Попугай плясал. И это было адски смешно. Манефа тоже хохотала.

На другой день в столовой Пугач просто подошел к Стрелкову, взял его двумя крепкими, как финиковая кость, пальцами за шею и уложил щекой в омлет.

— Извинись.

— Ты че, блин, упал, ай, всё, мы ж пошутили…

— Извинись.

Омлет под щекой холодно чвакнул.

— Извини, всё!

Испачканного Стрелкова салфетками обрабатывала Камыла, испуская вслед уходящему Пугачу проклятья. Вообще она всегда говорила так, как будто у нее во рту чуть больше слюны, чем у всех остальных людей. Эту слюну она пыталась удержать в глубинах рта, постоянно улыбаясь, и поэтому все, что она говорила, звучало двусмысленно. Сейчас слюна разъяренной Камыльниковой привольно орошала окружающих.

Спасенный Стрелков собирался вечером устроить дринч для своих, но пофамильно не звал. Камыла увивалась вокруг Манефы. Молечка стояла рядом и кивала.

— Ну Манечка, ну как мы одни к нему припремся? А так ты на правах соседки — туки-туки, здрасти вам. Ну и мы с тобой. Посиди часик — и мотай. А мы останемся. Ну что тебе стоит.

— Ну Камылочка, девы, говорю же — не хочу я. Дочитаю, мне тут осталось-то. И потом сходим.

— Родаки-то у него не потом сваливают, а сегодня!

После столовки Молечкина вдруг ухватила Манефу под руку и отвела за угол, где таинственно пуча глаза рассказала ненужную историю, как ее партнер потерял фрачный воротничок, и они чуть не вылетели с зональных. Манефа ничего не поняла, но когда вернулась, телефона на месте не было.

— Где мой телефон?

Все молчали. Манефа, еще не веря, повторила громче.

— Телефон мой — здесь был. Где?