Я не хочу умирать. В этом я настолько уверен, насколько, полагаю, человек может быть в этом рационально уверен. Я не хочу узнать, когда завтра обращусь к Филу Уотсону, что нащупанная им в моей простате асимметрия представляет собой опухоль, и все же некая часть меня воспримет такое известие с восторгом. Откуда это берется — не могу себе представить. Точно так же я вовсе не хочу, чтобы женщина, на которой я женат, которую я люблю, покинула меня, но мысль о ее уходе возбуждает меня больше, чем совместное старение и удовлетворенное продвижение в нежном тандеме к могиле. Мысль, что Лили найдет кого-то мне на замену, совсем не желанна, однако сметающую преграды новую любовь — а что может сделать этот мир страннее, чем делает его любовь? — я мог бы наполовину пожелать ей. И себе.

Наполовину. Слышится шепот Тони Конильи: наполовину — дозволено.

Более неотложный вопрос: что сочтет дозволенным для меня молодой, затянутый в форму полицейский, чье приближение сквозь снег я наблюдал в зеркале заднего вида. Как долго вспыхивал синим и красным маячок его автомобиля? Коп постучал в окно, я опустил стекло и предъявил права. Он посветил на них фонариком. Потом направил луч мне в лицо, проверяя сходство с фотографией. Не возражаю ли я против его просьбы выйти из машины? (О черт, нет.) Пил ли я алкоголь? (О черт, да.) Куда я направляюсь? (Хороший вопрос.) Буду ли я любезен ответить на него? «В Аллегени-Уэллс», — пробормотал я. Это вы так думаете, парировал он. Оказывается, направляюсь я на заднее сиденье полицейской машины. Коп подхватил меня под локоть, сильно и заботливо потянул.

На недолгом пути до участка он, я заметил, изучал мое лицо в зеркале заднего вида.

— Скажите как есть, — потребовал он, когда мы свернули на парковку, и на миг мне почудилось, что сейчас он обвинит меня в подготовке к самоубийству — там, в темном депо. — Вы тот парень, который уток убивает, так?

Единственный телефонный звонок я истратил на Тони Конилью. По моей логике, ответственность за все это безобразие на нем. Но Тони не ответил. Он был пьянее, чем я. Если доехал домой и вырубился, его уже трезвоном не поднимешь. Не позвонить ли Тедди? Вытаскивать меня из кутузки посреди ночи — повинность как раз в его вкусе. Он вечно высматривает очередную историю о Хэнке Деверо, чтобы пополнить свой репертуар. Но расскажет он ее скверно, как и все прочие, и к тому же я слишком дурно обошелся с ним в ресторане, чтобы теперь взывать о помощи.

— Вашей жены нет дома? — спросил, задирая брови, старый коп, когда я повесил трубку. Мысль его была очевидна: без малого два часа ночи, а жена этого бедолаги где-то шляется. Понятно, отчего мужик пьет.